– Врешь! – взвизгнул, снова за волосы рванул. – Нравился! Ты смотрела на него! Ты желала его, маленькая похотливая тварь! Ты вертелась перед ним, пробуждая отвратные желания и...
Скорей бы уже закончилось. Бить будет. Наверняка будет. Хорошо, если тростью, а не розгами. Розги дольше болят.
– Ты искала его любви, которая лжива! Лжива! Ты думала убежать, бросить меня. Так, Бетти?
– Нет, отец.
А жук снова выбрался и замер, уставившись на Бетти блискучими глазенками. Хорошо, наверное, не быть человеком... хорошо бы совсем не быть.
– Нельзя меня бросать, маленькая моя, – отец, успокоившись, обнимает. Прижимается всем телом – до чего противно-то, бормочет на ухо. – Нельзя... мы ведь вместе. Мы ведь семья.
– Семья.
– И ты знаешь, что я люблю тебя. И я спасу тебя. Чего бы мне это ни стоило.
– Да, отец.
А хорошо бы, чтоб его убили. Индейцы, например. Или тот рыжебородый, который тоже обещал любить и убежать предлагал. Но Бетти не побежала. Зачем? Любовь одинакова, а рыжий сильнее отца. Значит, и бить будет больнее.
– Правильно, – сказал отец, поправляя одежду. – Ты очень хорошая девочка, Бетти.
– Хорошая. Самая замечательная. Прекрасная, как сама жизнь. Когда я увидел ее, то понял – Бог существует. Не там, – Мэтью указал пальцем на провисшее небо. – Но здесь, среди людей.
Рыжий Джо слушал внимательно и даже с почтением, в общем-то несвойственным этому шумному, диковатого норова человеку.
А Мэтью Хопкинс говорил. Сначала ему, отвыкшему от бесед, почти потерявшему само умение разговаривать, было тяжело. Но теперь, начав, он не мог остановиться. Слова рвались полноводной рекой, пронося в ее водах воспоминания.
– Только ведь как бывает? Где Бог, там и дьявол. Тоже среди людей. Он пришел однажды, просто постучал в дверь, и мы открыли. Ошибка. Еще одна ошибка в моей никчемушной жизни.
Рыжий Джо лишь крякнул да пришпорил конька. До Салема оставалось миль двадцать, а исповедь лишь началась.
– Я тоже на ведьм охотился. Искренне верил, что добро несу. А теперь... неужели Абигайль за мною сотворенное платит? Разве справедливо так?
– Нет.
– Я не знаю, как его зовут, – сказал Мэтью, когда молчание стало невыносимым. – Он говорил, но... тогда я держался за свое имя, доказывал, что тот, кем называюсь. Не верили. Сказали: Хопкинс умер, а ты одержим. Сказали, ведьма виновата. Сказали, нужно спасать. Спасали.
Джо крякнул и протянул плоскую флягу.
– Я предал их. Мою Луизу и мою Абигайль. Думал когда-то, что если чист душой, то все выдержишь. Значит, я был грязен, если не вынес и малости. Подписал все, что давали подписать. Говорил то, что требовали говорить. Думал лишь о том, чтобы отстали от меня... свободы хотел.
От самогона горло сводит судорогой. И Мэтью пьет еще и, пытаясь откупиться от призраков прошлого, продолжает говорить.
– Получил. Меня освободили из плена ведьмы. Мою душу скоблили камнями, как грязное полотно, пока не разодрали в хлам. И Господь сжалился, послав безумие. Я помню, как планировал побег и как убегал. Это было просто. Помню, как добирался до Грэмшира. Я знал, что Абигайль отдали туда. Я желал выкрасть ее и спрятать. А когда пришел...
...кованая решетка, серый дом-крепость с узкими бойницами окон. Химеры-сторожа и химеры-надсмотрщицы. Женские платья, похожие на мундиры, броши и серьги как знаки различия. Застывшее время, одинаковые дети. Кладбище неподалеку. Первые похороны и крошечный гроб, который катили на тележке, как на лафете. Отчаяние: а если это Абигайль?
И еще большее отчаяние, когда ему сказали: умерла.
Почему поверил? Почему не предложил денег? Не было тогда? Но ведь потом, позже появились! Надо было вернуться, надо было заставить их, форменно-суровых, говорить...
– Это он ее украл?
Отчаяние отступило перед басом Джо, не желая связываться с человеком, которому отчаяние неведомо.
– Он. Я не знаю, но я думаю. В Лондоне, на пристани, я узнал его, а уже потом и ее. В мать пошла. Луиза тоже была такая, тонкая и светлая. Замечательная.
Выпивка закончилась, а хмельной легкости не появилось. Душу снова жгло знакомым огнем, и Мэтью радовался, памятуя о прошлом облегчении. Тогда Магдалена-блудница, раскаявшаяся и прощенная, умеющая прощать, помогла ему. Может, и теперь спасет? Он ведь хранит ее дар. Сначала как память о Луизе, потом по привычке, теперь вот с новой надеждой.
– Зачем она ему? Зачем, а? Чтобы потом сказать – вот ведьма, ловите?! Чтобы отправить на виселицу, как отправил Луизу? Чтобы поквитаться со мной? Но за что?! Тогда он победил. А я струсил!
Джо хмурится, и рыжая борода его будто бы тускнеет от злости.
А Хопкинсу кажется, что этот дикарь видит все, каждый день его, Мэтью, никчемного существования. Как было? Лондон, бурлящий котел, в котором дьявол мешает золото с дерьмом, надежды с разочарованиями, кровь с вином, а вино с ромом. Бесконечное похмелье, бесконечный угар, в котором или сам утонешь, или, выплывая, утопишь того, кто рядом.
– Охотник на ведьм. Одержимый. Безумец. Нищий. Бродяга. Вор. Игрок. Принц шулеров... карьера, – Мэтью не вдается в подробности, а Джо не спрашивает. Здесь, в Америке, не привыкли лезть в чужое прошлое. – Удача шла. Я вообще везучий, потому что несчастный. Это как либо в картах, либо в любви. Любовь отобрали, а картишек полные руки. Играл. Бывало, проигрывал, но чаще наоборот. А однажды понял – не могу больше. Тошно. Вот так вот тошно.
Мэтью полоснул ладонью по горлу, и Джо кивнул: дескать, понимает.
– На кой мне деньги? На кой шлюхи? Вообще жить зачем? А одна старуха, истинно ведьма, хотя мне было наплевать на это, и говорит: иди-ка ты помолись. Я и молиться? Я ж в храм не заглядывал, крестов вообще... с того самого дня, как со мною Иисус говорил. Не хотел. А ноги сами. И не к Нему, а к Магдалине... все ей рассказал, вот как тебе сейчас. Прощения просил за то, что когда-то разуверился... не думал, что простит, я бы не смог, но она... внутри вдруг посветлело. Душу слезы омыли. Три дня как в тумане ходил, а на четвертый все бросил, пошел в порт, в грузчики. Говоришь, не бывает так? Может, не бывает.
Джо ничего не говорил, и по лицу его было непонятно, верит ли в историю Хопкинса. Но Мэтью было все равно.
– На пристани я его и увидел. Хромой, в плаще, с тростью. Скрипучий голос, взгляд мутный. Показалось – узнал! Сейчас крикнет помощников, и все начнется наново. Испугался. А кто бы не испугался? Я ведь жить хочу. Наверное. Не знаю уже. Только потом ее увидел и... и как будто очнулся. Словно не было ничего. Будто я, Мэтью Хопкинс, проспал все эти годы. И вправду зачарованный...