И компашка. Загодя увидел, еще с опушки. Хотел уйти, но передумал. Он тоже имеет право быть здесь. Подходили медленно, с опаской. Пусть их больше, но он сильнее и не раз показывал. Но сейчас воевать лениво. Качели скрипят, небо сыплет зеленой хвоей, а яблок надрал много.
Впервые захотелось поделиться.
Наверное, если бы не то его желание, не рука, протянутая Васюку, с яблоками и миром в ладони, все было бы иначе. Но удар – по пальцам, а будто под дых, – и яблоки в песок. И слова как иглы под ногти. Сволочи. Бил в нос, и в зубы, и катался с кем-то, визжа и пытаясь зубами за ухо ухватить.
Но они же первые начали!
– Пойми, Дима, не имеет значения, кто начал первым, – Палыч снимает очки и достает сигареты. – Ты уже достаточно большой, чтобы понять: жизнь не всегда справедлива. И порой приходится поступиться правдой для того, чтобы кому-то другому стало лучше... Ты лезешь в драку, а страдают все. Смотри, закроют приют, разошлют вас по другим домам. Разве это хорошо? Стоит ли Париж такой обедни?
– Так что, паря, договорились? Скажешь имечко?
– Да пошел ты!
Димыч вскочил, готовясь ответить ударом на удар, но лысый лишь хмыкнул. Он ушел спокойно и с достоинством, как уходил бы дьявол, уверенный, что обязательно вернется.
– Черт! – Димыч сгреб снимки в ящик стола. – Черт, черт, черт... Надька, куда ты лезешь? А я куда?
Ответа не было, а время улетало.
Вопрос 8: Когда эти соски находят, но этого мало для осуждения, ведьм пытают, не давая им спать две или три ночи подряд, чтобы они наговорили на себя что угодно; такой способ хорош для приручения диких соколов или лошадей.
Ответ: Когда дело обнаружения ведьм пребывало еще во младенчестве, такой способ считался не только подходящим, но и рекомендовался судьями Эссекса и Саффолка с одним только намерением: если не давать ведьме заснуть, то она скорее у всех на виду призовет на помощь своих бесов, что часто и случалось. Редко, почти никогда ведьмы не жаловались на недостаток отдыха, но после того, как некоторые из них разбили себе в тюрьме головы, судьи запретили такую меру, и с тех пор – а тому уже полтора года – это средство не применялось, никого не держали без сна по указанию суда. Но, может статься, некоторые ведьмы не спят из чистого упрямства, хотя никто их такой возможности не лишает, и даже наоборот.
– Ты не понимаешь, я должен остановить это! Она... она дает испытание, – Мэтью Хопкинс говорил с убежденностью безумца. – Однажды я оказался слишком слаб. Допустил. Позволил. И что было? Я потерял все, что имел. Теперь я могу вернуть, но только если буду силен. Украсть Бетти? Нет! Теперь я понимаю, что так нельзя. Я – Мэтью Хопкинс!
– Дурак ты, – Джо сплюнул под ноги. – Дураком и помрешь.
Наверное, он был прав, рыжебородый великан, случайный друг, который добровольно взялся помогать и застрял в этом проклятом городке.
Безумие, начавшееся в феврале, продолжившееся слякотным мартом, сломало планы. Теперь молодые девушки почти не покидали дома, а если и выходили, то в сопровождении подруг. Стоит приблизиться, и поднимут крик. А жители городка, который ныне походил на разворошенное осиное гнездо, не станут искать виноватых – на месте пристрелят. Так, во всяком случае, утверждал Джо, и Хопкинс ему верил.
Оставалось ждать.
Новости приносила старуха Мод, ожившая и будто помолодевшая – вот уж истинное колдовство, или Джо, который регулярно наведывался в суд. Хотя читать он не умел, но оказалось, что памятью обладал отменной, и пересказы его были дословны.
«Свидетельствовала Элизабет Бут, восемнадцати лет, которая под присягой подтвердила, что с тех пор, как началась ее болезнь, ее безжалостно преследует сосед, Джон Проктор-старший собственной персоной или его призрак. Также она видела, как Джон Проктор-старший собственной персоной или его призрак преследовал и мучил Мэри Уолкотт, Мерси Льюис и Энн Патнам-младшую, которых он щипал, выворачивал им конечности и едва не задушил. В этом она клянется суду...» [4]
– Они всегда клянутся, только много ли правды в клятвах? – Мэтью спрашивал не столько у Джо, сколько у себя. – Я ведь тоже когда-то верил, а теперь... как быть?
Молчали сны, блестели слезы по невинным душам, которые горели, сами собирая для себя хворост прегрешений. И Абигайль-Бетти была среди них. Пусть не свидетельствовала в суде, чему Хопкинс радовался, но находилась рядом, словно отгороженная китайскою ширмой, но причастная, как и все в Салеме.
«Свидетельские показания Сары Холтон, вдовы Бенджамина Холтона, покойного, которая утверждает и говорит, что «около трех лет тому назад примерно в это же время мой дорогой любимый муж Бенджамин Холтон, ныне покойный, был еще жив. И находился в добром здравии до тех пор, пока Ребекка Нерс, которую сегодня обвиняют в ведовстве, не пришла однажды субботним утром в наш дом и не накинулась на моего мужа с бранью за то, что наши свиньи пролезли на ее поле. Хотя все наши свиньи носили ярмо, как и положено, а у них изгородь была в нескольких местах повалена. Но, что бы мы ни говорили и как бы ни упрашивали, она продолжала ругаться и браниться. Потом кликнула своего сына Бенджамина и велела ему бежать за ружьем и перестрелять всех свиней до единой, пока они не ушли с поля, и во все это время бедный мой муж не сказал ей ни одного худого слова. Вскоре после этого случилось моему мужу выйти из дому очень рано, а когда он возвращался, у самого входа в дом случился с ним странный припадок: он вдруг ослеп и почувствовал боль, как будто его сильно ударили два или три раза. Когда он пришел в себя, то сказал мне, что думал, будто не войти ему уже больше в дом. Все лето после того случая он проболел, то и дело теряя зрение и мучаясь сильными болями в желудке. Недели за две до смерти у него начались странные припадки, наподобие тех, которыми страдали эти бедные девушки, когда мы все думали, что они скончаются. Доктор, которого к нему позвали, не мог сказать, в чем причина болезни. За день до смерти ему полегчало, и он был в хорошем настроении, но в полночь снова начались ужасные припадки и продолжались до следующей полночи, пока мой бедный супруг в страшных мучениях не расстался с жизнью» [5] .
– Отравился. Он просто отравился! Черное зерно... я видел такое в Шотландии. Там тоже считали, что завелась ведьма, а оказалось, что зерно виновато!
«Девятого числа сего мая месяца мистер Барроуз перенес меня на вершину высокой горы, показал мне оттуда все царства мира и сказал, что все они будут мои, если я напишу в его книге, а если нет, то он сбросит меня вниз и сломает мне шею. Но я отвечала, что царства земные не принадлежат ему, а значит, не ему их и раздавать, и отказалась писать что-нибудь в его книге, пусть хоть на целый лес торчащих вил меня бросает» [6] .