Бигсби ее появление неизменно раздражало. Он скрывал чувства, но я все равно видела – его зеленые глаза темнеют, когда он злится.
Так вот, вчера, когда мы совершали очередную прогулку – здесь совершенно удивительные вечера, преисполненные тайной прелести, которую я не в силах передать словами, – он заговорил со мной не о книгах, не о театре, а о себе. Это было весьма дерзко и…
Он умолял о прощении, говоря, что желал лишь сыграть шутку, не зная, что та обернется такой трагедией. Он рассказал о собственном детстве, каковое было ужасным. Знала ли ты, что Бигсби рано осиротел? Что его воспитывал дядюшка, излишне строгий и равнодушный? И что именно эта строгость подтолкнула юного Бигсби на стезю порока? Он чувствовал себя одиноким и искал путь развеять это одиночество, а общество приняло его с прежней холодностью…
Умоляю тебя никому не рассказывать о том, о чем я тебе сейчас пишу. Та наша беседа с Бигсби ранила мою душу. Я готова была обливаться слезами, представляя, сколь невыносимой была его жизнь. И, конечно, готова простить ему все дурные шутки.
Он сказал, что лишь встреча со мной заставила его пересмотреть всю прошлую жизнь. Он пришел в ужас от того, каким был, и теперь всячески желает исправиться. Он не просит ни о чем, лишь о том, чтобы иногда видеть меня и беседовать со мной.
Разве могла я отказать в подобной малости?
Летти… Я не могу его винить за прошлое. Но и не знаю, как вести себя теперь. Матушка, на совет которой я рассчитывала, на все мои вопросы отвечает молчанием. Она все больше уходит в себя, и мне становится страшно…
Но скоро мы уезжаем.
Надеюсь, Бигсби отправится с нами.
Твоя подруга Брианна.
Дневник Патрика
15 июля 1854 года
Не скажу, что письмо Гринджера привело меня в ужас, но некоторые опасения все же возникли. Я все еще надеюсь, что безумие дядюшки Сэма – лишь совпадение. Завтра я отправляюсь в поместье, чтобы убедиться, что первый мой пациент – волкодав ирландской породы – пребывает в полном здравии.
Дневник Патрика
16 июля 1854 года
Волкодав издох три месяца тому назад. Вернее, был он застрелен, поскольку характер его испортился неимоверно. Пес, и до того агрессивный, будто бы сошел с ума и стал бросаться на всех и каждого.
Это еще одно совпадение?
Письма от миссис Эвелины все более странны. Прежде я списывал сей факт на эмоциональность, свойственную тонкой натуре, теперь же опасаюсь, что дела обстоят не лучшим образом.
Мне придется отправиться во Францию, чтобы убедиться во всем лично.
Возможно, я еще успею спасти ее.
Если все так, как я думаю… Я надеюсь на лучшее, но… можно повторить чудо. Не для всех, но для нее. И повторять столько, сколько сумею. Что же будет с прочими… не знаю. На все воля Божья. Я делал, что мог. Я получил, что имею. Я не стану биться в сожалениях, но попробую спасти миссис Эвелину.
Я должен.
Милая Летти!
Мы срочнейшим образом возвращаемся в Лондон. И Бигсби взялся сопровождать нас в этой поездке, что весьма любезно с его стороны. Я очень рада этой помощи. Матушкина болезнь вернулась в новом обличье. Я не нахожу себе покоя, укоряя за то, что пропустила первые признаки ее. Подобно предвестникам грозы, они были повсюду, но я оказалась слепа.
Бигсби обещает, что все наладится. У него много знакомств, и он использует все, чтобы помочь нам. Я так благодарна ему! Мне стыдно, что некогда я думала об этом человеке дурно.
Мы остановимся в лондонском доме Джорджа, и думаю, что в самом скором времени я отправлю тебе визитную карточку.
С надеждой на скорую встречу, твоя несчастная подруга Брианна.
Дневник Эвелины Фицжеральд
25 июля 1854 года
Мы едем. Едем и едем. Потом плывем. Качает. Волна накатывает на волну, и в шелесте их скрывается моя мелодия. Я готова слушать ее вечно.
Музыка прекрасна.
Моя душа кружится в танце.
Брианна тоже танцует. И зеленоглазый с нею. Хорошо. Оставили меня в покое. Мне нужен покой.
Во сне меня зовут иначе. Я в доме. Я иду… иду… Ступени скрипят.
Музыка манит. Манит – манит – манит. Наверху мой супруг. Я знаю. У меня нет мужа здесь, но есть там. Он не один.
Отвратительно смотреть на них. И больно. Но моя боль станет их болью. Нож в руке. Нож в спине. Так просто… так удивительно просто. Хрип. И руки в красном. Красные перчатки – очень красиво. И снова бью. И снова. Все должны умереть. И моя крошка. Она кричит… кричит…кричит, но никто не слышит. Меня не станет, кому ты будешь нужна?
Плохо.
Но музыка в моей голове требует действовать. Я действую.
Брианна с зеленоглазым на палубе. Тоже слушают, но волны.
Ко мне приходила женщина с черными волосами. Она много говорила. Кажется, о том, что Брианна должна отказать зеленоглазому. Зачем? Не знаю. Женщина объясняла, но я забыла.
Женщина придет еще.
Ей тоже нравятся красные перчатки.
Дневник Эвелины Фицжеральд
26 июля 1854 года
Шторм. Волны трутся друг о друга, скрипят. Слушать противно. И музыки почти нет.
Мы на якоре. За окном темно. И в корабле тоже. Брианна лежит. Ей дурно. А меня спасает тоска. Я скучаю по музыке… скучаю… А если она не вернется?
Я должна сделать что-то.
Я знаю что.
Спи, моя маленькая Брианна. Спи, засыпай. Ты так устала… Тебе нужно отдохнуть. Я спою колыбельную. Трам-пам-ти-ди-дам…
(Дописано позже.)
Она и вправду уснула. Крепко-крепко. Хорошо. Тихо. Плохо. Я верну свою музыку. Мне жаль. У меня есть нож для бумаг. И я знаю, где живет женщина с черными волосами.
Я умная.
Трам-пам-ти-ди-дам…
Тебя убью я.
Я убью тебя.
Я люблю тебя.
29 июля 1854 года.
Ежедневная газета «Дэйли-Сан»
Кровавая ревность испанки
Ужасная история случилась на борту благопристойного судна «Морская дева», совершавшего вояж вдоль побережья.
Тем утром капитан корабля мистер О. был разбужен вахтенным матросом. Он поспешил доложить о криках, что доносились из каюты первого класса, где проживала миссис Ф. со своей дочерью Б. Крики были столь ужасны, что сердце капитана похолодело, предчувствуя грядущую беду. Но действительность оказалась страшнее самых страшных его предположений.
Дверь каюты была открыта. Капитан вошел и увидел кровь на полу и на руках рыдающей женщины, которая прижимала к себе тело дочери. Многочисленные раны покрывали его. Девушка была мертва.