Дело складывалось и вправду интересное. Я даже начал понимать, зачем Аким отправил эту пятерку ко мне: никак опасался, что сговорятся и утопят сообща эту Дусю. И ведь не в деньгах дело, не из-за наследства старается Алла Сергеевна, пытаясь убедить меня в том, что убить Громова было выгодно именно его, Громова же, старинной подруге. И остальные замолчали, больше не лезут, не перебивают, только кивают изредка, поддакивая.
– Последнее, – Алла Сергеевна немного успокоилась и говорила спокойно, ровно и местами медленно. – Мне не очень удобно говорить об этом, но у Дуси имелся еще один повод… личного характера.
– Да, – поддакнула Лиза. – Имелся. Аллочка, позволь я… это очень тонкая материя. Я уважаю чужие чувства, я понимаю, как это тяжело – видеть, как тот, кто создан для тебя и только для тебя…
– Лизок, ближе к делу, а то запарило торчать тут. Короче, Дуся в Гарика была влюблена.
– Давно влюблена, – поправила Ильве.
– С самого раннего детства, – вновь взяла инициативу Алла Сергеевна. – У них разница в шесть лет. Когда я вышла замуж за Громова, Дусе едва-едва исполнилось шестнадцать, но ее влюбленность была видна уже тогда. Мы надеялись, что со временем она пройдет. Перерастет, как, знаете, бывает…
– Но это было истинное чувство, глубокое и искреннее, такое, о котором думаешь с завистью и восхищением, потому что подобная преданность…
– Пугала, – обрезала Лизу Ильве. – Не знаю, как вас, но меня в свое время конкретно. Представьте: первая жена, потом вторая, третья, четвертая, а она все никак не сообразит, что ловить тут нечего. Ждет чего-то. А чего уже ждать?
Я слушал, пока дамы делились информацией – охотно, слишком охотно, чтобы им можно было с ходу верить. Надо будет порасспрашивать Акима, что за Дуся такая, если Громов его клиент, то и эту особу должен знать.
– У Дуси еще одна проблема имеется. Тонкая, но…
– Уродина она, – заявила Ника без всякой тонкости. – Жирная уродина.
– Ну, Ника несколько преувеличивает…
– Это ты, Алка, слишком вежливая. Политкорректная, блин. А она – жирная уродина.
– Дуся при росте полтора метра весит девяносто пять килограммов, – тихо подвела итог спора Ильве. – Это ее совершенно не волнует, как и собственная внешность. Косметикой она не пользуется, кожа – в ужасном состоянии, волосы и ногти тоже, про фигуру я молчу, манера одеваться – это просто какой-то кошмар, полное отсутствие вкуса!
– Дуся добрая. И умная, – очень-очень тихо сказала Топа.
– О да, если б с таким форматом она б еще и тупой была, – отозвалась Ника. – А тебя вообще не спрашивают, ты у нас первая под подозрением, уголовница ты наша!
– Я не уголовница! Я свидетелем была! Всего лишь свидетелем! И Гарик знал, и…
– Ага, тогда чего ты так распсиховалась?
Мне бы тоже хотелось знать. У девушки на щеках и на лбу вспыхнули красные пятна, как при аллергии, и лицо стало вдруг несчастным, обиженным, а собачонка, повернувшись к Нике, разразилась нервным лаем.
– Ну ты, держи свою псину покрепче.
Пришло время вмешаться.
– Тихо, милые дамы.
Тихо! И смотрит прямо в глаза. И страшно, потому что узнает. Такой точно всю-всю правду узнает. Не нужно было сюда приходить, не нужно, но как не пойти, если Мишка сказал? И добавил, что если она финтить вздумает, то будет плохо. Уже плохо: ребра болят и синяки не сходят, обычно быстро исчезают, на следующий день почти и не болят, а еще через два-три и совсем нет их, а тут дышать больно. Это он из-за завещания разозлился, вчера не дослушал даже, налетел. А сегодня сам синяки замазывать помогал, даже извинился.
– О каком деле идет речь? – спросил сыщик, и внутри все оборвалось. Мамочки. Нельзя правду говорить, и соврать она не сумеет. Как врать, когда он прямо в глаза глядит? А у самого серые, строгие, как у отца. Отец умер, давно, до того, как появился Секрет-о-котором-нельзя-рассказывать.
– Не стоит волноваться, – чуть мягче произнес сыщик. – Танечка, дело ведь старое?
Она кивнула. Старое, очень старое. И очень плохое.
– Уголовное?
…кто знал, что этот урод сдохнет? Кто знал? Я ж не хотел, малая, не хотел его… случайно вышло… я врезал разка, а он и окочурился, слабак… теперь точно искать будут, посадят. Слышишь, малая? Меня посадят, а тебя, дуру, в детдом…
– И вы проходили свидетелем? Неприятные воспоминания?
…ты там тоже сдохнешь, ты ж слабачка, ты ж сдачи дать не сумеешь, загнешься от голода или скурвишься. Чего ревешь? Думаешь, мне на зону охота? Нет, малая, неохота. Поэтому сейчас договариваемся, ты помогаешь мне, я тебе. Сестра и брат должны помогать друг другу? Так папка велел… ради него, малая, говори, что я сегодня дома был… а я тебе щенка куплю. Ты ж хотела щенка. Сама выберешь какого. Только сначала пусть дело закроют… ничего, малая, закроют. Прорвемся. Ты и я.
Врет девка, врет и краснеет, густо, отчаянно, так, что всем ее ложь очевидна: Алла Сергеевна глядит снисходительно, Ника – откровенно раздраженно, хотя эта особа, как мне кажется, всегда чем-то раздражена, Ильве – брезгливо, а Лиза с откровенной скукой.
А Топа врет. Оправдывается, говорит про то, что когда-то давно, очень-очень давно, случилось ей быть свидетельницей по уголовному делу, в котором оказался замешан ее брат, а на самом деле он не был виновен, потому что весь вечер дома провел, с ней. Не верю. Интересно, почему следователь поверил? Или ему она врала убедительнее?
Надо будет дело подымать.
– Ой, Топка, ну хватит уже, невинная ты наша. – Ника нарочито широко зевнула. – А вы не слушайте. Если Гарик заинтересовался, значит, имел резоны.
– Тобой он тоже заинтересовался, – неожиданно зло огрызнулась Топа и собачку свою обняла покрепче.
– Мои интересы не про твою душу.
– Ну почему же, мы ведь, кажется, решили быть максимально откровенны. Это выгодно нам всем, – заметила Алла Сергеевна. Она же и пояснила: – У Ники имеется квартира, вот только она зачем-то снимает другую. Вопрос, зачем? И почему этот факт привлек Гариково внимание?
– Не твое собачье дело!
Не ее, это точно. Мое. Я хоть и не собака, но на заметку возьму. Чем можно заниматься на съемной квартире? Вариантов уйма, начиная от встреч с любовником и заканчивая торговлей наркотиками. Впрочем, на наркоманку Ника вроде не похожа…
– Ты про себя расскажи лучше, правильная ты наша.
– И расскажу. Меня, вернее, мою фирму… У меня свой бизнес, не так чтобы большой, скорее скромный, но Гарик одобрял, помогал чем мог… Он вообще добрым был, участливым, но вот… в общем, он заподозрил «АллКор» в мошенничестве. Беспочвенно, совершенно беспочвенно.