Дорога медленно, но постоянно идет вверх, земля здесь сухая, выжженная зноем, камешки хрустят под копытами сухо и безжизненно. Овцам тоже сюда забираться не стоит, травы нет, даже муравьев не видать, что совсем уж нехорошо, они добычу умеют находить везде.
Каспар время от времени слезал с коня и ползал по дороге, хотя никакой дороги нет, а только направление, иногда говорил, чтобы продолжали путь, иногда приходилось сворачивать, но не так уж чтобы слишком.
Солнце пошло к закату, когда камней и скал стало столько, что приходилось пробираться между ними шагом, зато уже не только Каспар, но и другие замечали где прилипшие клочья шерсти, где царапины на камне, сделанные то ли когтями, то ли костяными пластинами на боках чудовищ, а в одном месте увидели даже обрывок очень толстой веревки со следами крови.
Бобик постоянно носился впереди, первым находил следы, а однажды забежал так далеко, что мы его потеряли из виду, зато услышали требовательный гавк.
Между камнями приходилось пробираться медленно, все слезли и коней вели в поводу, а затем и вовсе оставили под охраной двоих крепких воинов, а остальные пошли пешими.
Еще дважды обнаружили измочаленные обрывки очень толстых пеньковых веревок, такими только корабли привязывать к причалу, одна разлохмачена так, будто ее грызли.
Я увидел сперва Адского Пса, он стоит над краем некой впадины и смотрит пристально вниз. Шерсть не вздыблена, клыки не оскалены, но выглядит настороженным и готовым к бою.
— Будьте осторожны! — крикнул я.
Боудеррия выхватила оба меча и пошла рядом, готовая в случае надобности тут же загородить меня от опасности.
— Перестань, — сказал я вполголоса, — будешь меня телохранитить, я обижусь.
— Чего?
— Это роняет мое мужское достоинство, — ответил я сердито. — И топчет самолюбие, как петух курицу. Это я тебя охраняю!
— Почему?
— А кто из нас самочка?
— Я тебя сама убью…
Она охнула и умолкла на полуслове. С каждым шагом яма выглядит глубже, а когда остановились рядом с Бобиком, увидели целый котлован, хоть и небольшой, издали его не заметить, потому что умельцы поместили его на некотором возвышении.
Сам по себе он неглубок, совсем неглубок. Ровно настолько, чтобы не увидели те, кто вдруг да проскачет мимо.
Делать его незаметным просто необходимо, потому что там внизу громадная каменная плита, края которой уходят под наклонные стены, а на самой плите зловеще горит красным пламенем огромная пентаграмма, да еще там множество изорванных веревок все той же дикой толщины.
Края пологие, легко спуститься, как и подняться, я сказал резко:
— Бобик, сидеть!.. Боудеррия, рекомендую сесть рядом.
— Размечтался, — прошипела она. — Может, и лапу подать?
— Голос уже подала, — ответил я одобрительно. — Даже без команды. Бобик, вернись и охраняй коней! И наше копытное — тоже. С места не сходить!..
Мелкие камешки должны бы посыпаться из‑под ног, пока спускался в яму, но ни один не шелохнулся, что наводит на размышления. Самое простое, что сюда могли спускаться частенько, а выбираться — еще чаще, все обвалили, что могло обвалиться.
Дно, как и определил сверху, из цельной каменной плиты, края скрыты в земле, а сама пентаграмма, занимая все пространство, глубоко врезана в камень.
Я прикинул глубину бороздки пальца на четыре в глубину и на три в ширину, заполнены чем‑то красным, от которого идет неприятный жар с запахом гари.
Следом спустился Каспар, ахнул.
— Что за…
Ульрих сбежал тут же следом и сказал с профессиональным интересом:
— Как точно резали! Даже не представляю… Как будто раскаленным ножом по воску. Как это можно?
— Магия, — авторитетно заявил сэр Каспар. — Сатанинская магия. А ты что думал?
Ульрих огрызнулся:
— Я думал, это ты. А что, не ты, правда?
Наверху зашелестели шаги, все окружили впадину.
Эдгар и Маркус с Роджером тоже спустились к нам, но никто не решался вступить в центр колдовской звезды.
Я обошел по краю, осмотрел стены, и без того очень пологие, нигде ни намека на норы или трещины.
— Уверены, — спросил я на всякий случай, — что именно отсюда выходило то зверье?
Боудеррия ответила с неудовольствием:
— Может, и не отсюда, сейчас прочешем россыпь этих чертовых зубов, проверим, но…
Я отмахнулся.
— Сам знаю. Только, боюсь, все намного хуже…
— Ваше высочество?
Я покачал головой, в груди в самом деле медленно нарастает свинцовая тяжесть, а чувство приближающейся опасности стало отчетливым.
Однако не растет, это значит, что я попросту уже нахожусь в очень опасном месте.
— Боудеррия, — сказал я строго и предельно властно, — предупреди свою команду, что вы побывали на строго засекреченном объекте. Мы присвоим ему высшую категорию. Никто не смеет о нем рассказывать под страхом смерти!..
Она вздрогнула, подтянулась, мгновенно ощутив разницу между Ричардом и его высочеством:
— Что… что случилось?
— Здесь звери не вылезают из нор, — сказал я со злостью. — Их перебрасывают из… скажем, из очень недружелюбных к нам мест.
Она охнула:
— Колдуны?
— Не обязательно, — ответил я.
— Но как же, — запротестовала она, — чтобы заставить монстров повиноваться, нужно быть могучими колдунами!
— Зачем? — спросил я. — Достаточно поймать в ловушку, засунуть в клетку, а потом привезти и положить на такую же звезду в другом месте и… уля — ля, зверь очутится здесь.
Она в ужасе оглянулась на обрывки толстых веревок.
— Так вот почему здесь это!
Каспар вздрогнул, сказал осевшим голосом:
— Ну да, это все объясняет… Здесь зверь освобождается и бежит в ярости, чтобы растерзать своих мучителей…
— И нападает, — сказал Маркус угрюмым голосом, — на крестьян. А они и от простых волков не всегда могут отбиться.
Эдгар взглянул на меня с великой надеждой.
— Ваше высочество… что теперь?
Я запнулся с ответом, все ждут от меня чуда, ща все решу, а портал закрою враз и навсегда.
— Не знаю, — ответил я честно. — Но зверей, понятно, лучше не выпускать…
— Но… как?
— Не знаю, — повторил я. — То ли вырыть вокруг этого проклятого места глубокий ров, чтобы не могли перепрыгнуть… то ли строить ловушки на пути, раз уж знаем, откуда прут.