Эдгар побледнел, сказал дрожащим голосом:
— Но… приказа не было!.. Приказы никогда не нарушаю!
Боудеррия сказала резко:
— Отныне держись в конце отряда. Все, никаких диспутов.
Каспар покосился на меня, кашлянул.
— Ваше высочество, может быть, сразу отрядить гонца в Савуази? За ремесленниками?
— Ночью? — спросил я. — Нет, я окажусь в Савуази быстрее, чем любой гонец. Да и не все нужно тащить из столицы. По приказу такого диктатора, как ваш сэр Ричард, все нужное привезут из ближайших сел и городов.
— Тем более, — добавил Маркус, — это для их же защиты.
Эдгар, пугливо пригибая голову и чуть не плача, что не оценили его подвиг, раздавал всем прутья с насаженными ломтиками жареного мяса.
Все погрузились в важное и нужное дело смакования, давая оценку, насколько хорошо прожарено и где подгорело, а я засмотрелся, как далеко — далеко на горизонте, где темнеют пологие холмы, резко и жутковато вспыхивают огни, тут же вытягиваются вверх острыми оранжевыми клинками и внезапно уносятся к холодным звездам.
Насколько могу рассмотреть, если напрячь зрение, у подножия тех холмов расположена деревушка из двух десятков домов, вижу сараи, конюшни, могу рассмотреть даже колодцы, явно народ не покинул, живет.
Но никто не выскочил, хотя такие огни нельзя не заметить, не размахивает руками, призывая соседей посмотреть на такое чудо, не мечется в ужасе или удивлении.
Маркус проследил за моим взглядом, вздохнул.
— Что это? — спросил я.
— Никто не знает, — буркнул он. — Но это уже давно.
— Как давно?
— Всегда, — пояснил он. — Когда здесь начали заселяться земли. Потому привыкли и не обращают внимание.
— Это… так всегда?
— Не, — ответил он. — Редко. Не больше трех — пяти раз в год. Но однажды было раз двадцать, только никто не понял почему. Бывает и зимой, и летом, в дождь и сушь…
— Красиво, — буркнул я. — Хотя, понятно, крестьянам об урожае думать надо, а не о таких штуках. Не вредит, ну и ладно.
Воздух к полуночи стал мягче, словно вблизи затаилось море, небо выгнулось высоким куполом и начало темнеть очень быстро, звезды проступили как‑то сразу по всему фиолетовому бархату, начали наливаться острой тяжестью серебра, а луна вышла очень не скоро, а затем странно застыла на месте.
От скал протянулись призрачные тени, нежные и необычные, днем они всегда резкие, тяжелые, а сейчас могут исчезнуть от малейшего дуновения, потому и ветра нет, полная тишь…
Вдали тоскливо провыл волк. Совсем рядом раздался ответный зов, это Каспар, дурачась, поднес ладони ко рту и позвал одиночку присоединиться к нашей стае.
Черная ночь, высокие скалы, упирающиеся в звездное небо… Призрачный лунный свет, похожий на заколдованный, тишина, даже кузнечики не кричат и не скребут зазубринами лапок по надкрыльям, что у них заменяет ликующие песни.
Бобик поднялся и зарычал. Я опустил ладонь ему на загривок.
— Тихо — тихо… я его тоже вижу.
Боудеррия дернулась, вся ощетинилась настолько явно, что я почти увидел, как ее кожа покрылась костяной броней, а из нее вылезли острые иглы.
— Что?.. Кого?.. Где?
— Не пугай, — ответил я. — Просто странник… идет к нашему костру.
Она молча подтянула оба меча и повернула ножны так, чтобы рукояти были прямо у ладоней.
И хотя странники по ночам не ходят, однако в круг оранжевого света костра вошел и остановился, давая себя рассмотреть, крупный лохматый мужик с разбойничьей физиономией: лохмато — черноволосый, такая же смоляная борода от самых глаз, что сливается с усами, глаза тоже черные, дикие, а густые брови нависают, как кусты на краю обрыва.
Я сказал на правах старшего:
— Добро пожаловать к огню!.. Есть хочешь?
Он посмотрел на меня настороженно, быстро зыркнул на других, что застыли в напряженном ожидании.
— Благодарствую…
Голос его прозвучал низко, с некой волчьей ноткой. Бобик снова глухо зарычал, и рык его был подобен далекому грому.
Незнакомец снова замер, но я похлопал Бобика по загривку.
— Успокойся, это просто странник.
Боудеррия произнесла холодно:
— Какие странники бродят среди ночи?
Он ответить не успел, я сказал с беспечной улыбкой:
— В городе понятно какие, а здесь… если видит в темноте, как и я, к примеру, или мой Бобик, то почему не пройтись в теплой ночи, когда голову не жжет злое солнце, воздух тих и наполнен сладкими ароматами?
Мужик посмотрел на меня с благодарностью.
— Меня зовут Амброз. Амброз Брерт.
— Садись, Амброз, — сказал я.
Он осторожно сел в двух шагах от костра. Зрачки в отблесках пламени иногда вспыхивают багровыми точками, и он, зная это, старался в огонь не смотреть.
Эдгар подал ему на вертеле большой кусок оленины. Я заметил, все настороженно смотрят, как он ест, но ничего особенного, и зубы как зубы, а клыки не длиннее, чем у нас всех.
На поясе в кожаных ножнах простой нож с деревянной рукоятью, удобнее было бы вытащить и срезать мясо, но этот Амброз держит обеими руками прут, а мясо быстро и ловко хватает зубами.
Я выждал, пока чуть утолит голод, по всему видно, что проголодался, поинтересовался мирно:
— Не маловат ли нож для такого крупного человека?
Он зыркнул на меня и других исподлобья, проглотил кус и вытер губы, прежде чем ответить:
— Я не человек войны.
— Но чтобы добыть по дороге хоть что‑то, — возразил я, — нужен хотя бы лук!
Он покачал головой.
— Я по дороге помогаю чем‑нибудь людям… Работать я умею и люблю. За это получаю хотя бы обед.
— А потом идешь дальше?
Он кивнул.
— Обычно… да.
— А когда останавливаешься, — сказал я, — готовый остаться навсегда, то потом что‑то происходит… и ты снова уходишь?
Все насторожились, Амброз тоже ощутил, как все ждут его ответа, и после паузы проронил с большой неохотой:
— Примерно… так.
— Это понятно, — сказал я. — Могу предложить работу. С хорошей оплатой.
Боудеррия поморщилась, но остальные лишь поглядывали то на меня, то на странника.
Тот спросил с сомнением:
— Что за работа?
— Этот отряд под держивает безопасность, — сказал я, — в этих… землях. Ну как в городах по ночам, да и днем, ходят стражники и вылавливают ворье и грабителей, так и эти вот… на просторах.