— Всё равно долго. Замешкался, когда изучал обстановку. И одного я видел, когда выходили на исходный рубеж.
— Потренируемся — устраним, товарищ полковник! — заверил довольный Кутасов.
Арчеладзе обошёл испуганно-изумлённый строй потерявших вид бойцов ОМОНа и не смог узнать старшего. Без формы и амуниции они напоминали обыкновенных здоровых мужиков, годных для тяжёлой физической работы, где-то даже добрых и незлобивых. Лишь ожидание и страх, непривычные для крестьянского лица, придавали им несколько жалкий вид.
— Кто старший? — спросил полковник. — Шаг вперёд!
Строй потупленно молчал. Арчеладзе ещё раз пробежал глазами по белеющим в темноте лицам.
— Я повторяю: кто старший? Кто разговаривал со мной у ворот?
— Вот этот, товарищ полковник! — Кутасов ткнул дубинкой в живот одного из бойцов. — На нём была форма старшего лейтенанта.
— Все их документы — ко мне, — распорядился Арчеладзе.
— Никаких документов, товарищ полковник! — отозвался один из группы Кутасова, проверяющий карманы снятой одежды. — Сигареты, зажигалки, патроны, фляжки с самогоном…
— Должен быть личный номер офицера! Смотри на связке ключей!
— Нет ничего. И ключей нет! Одни наручники…
Полковник остановился напротив старшего — тот сверкнул глазами и отвернулся.
— Три шага вперёд, — скомандовал Арчеладзе.
Старший вышел из строя. Полковник подозвал Кутасова:
— В бардачке моей машины лежат ножницы. Пошли, пусть принесут.
— Есть! Куда их, товарищ полковник? — Кутасов кивнул на бойцов.
— Оружие и амуницию в отдел до особого распоряжения, — приказал Арчеладзе. — Всех в наручники. Вывези за Кольцевую дорогу и отпусти. Пусть идут домой… Не забудь снять погоны!
Ему подали ножницы. Полковник просунул пальцы в кольца, пощёлкал в воздухе и приказал старшему:
— На колени.
Тот завращал белками глаз, встал на колени.
— Что делат будэшь? — спросил подавленно. Полковник схватил пышный ус, ловко отстриг его — старший дёрнулся.
— Ты грузын!.. Прошу, отэц, не позорь. Ты наш обычай знаешь!
— Если бы я был грузин, — спокойно проронил Арчеладзе, — я бы тебя уже зарезал.
Остальные пленные смотрели с ужасом и, кажется, перестали дышать. Старший вдруг размяк и тихо, будто чревовещатель, завыл глубоко упрятанным в живот, тоскливым голосом. Полковник остриг ему усы, приказал встать в строй.
— Теперь будет видно, кто старший, — сказал он, бросил ножницы и пошёл в свой подъезд.
На лестничных площадках стояли тихие, молчаливые люди. Они, всю жизнь связанные с государственными тайнами, и так давно привыкли держать язык за зубами; тут же тишина над их головами была такая, что звенело в ушах. Они, как пленные, тоже боялись дышать…
Полковник поднялся на свой этаж, отпер дверь и вошёл в тёмную квартиру, заполненную той же непроглядной тишиной. Гнев излился, остался там, во дворе; иссякло мстительное чувство, опало на землю вместе с остриженными усами. Ему надо было торжествовать победу над тупыми подонками, он должен был насладиться поверженным и униженным противником, но вместо этого он ощущал звенящую пустоту и брезгливое чувство омерзения. Спасительная, отгораживающая от всего мира дверь своего дома на сей раз не спасала, и чудилось, что всё открыто, всё видно и нет места, где можно спрятаться и быть самим собой.
Полковник вымыл руки. Ноги привычно повели его на кухню, чтобы приготовить ужин — острую мясную пищу, однако непроизвольно присел к столу и долго сидел, уставившись в одну точку. Потом он вспомнил, что сегодня удачный день! Он же получил информацию от Нигрея! И теперь Комиссар в его руках!..
Однако и это не могло оживить ни разума, ни сердца.
Как бы исполняя ритуал, полковник всё-таки взялся готовить ужин, но запах жареного лука отчего-то показался ему тошнотворным запахом нищеты и убогой, неизвестно зачем текущей жизни. Так пахло в бараках и в посёлках вербованных лесозаготовителей, где ему приходилось бывать, когда он работал в Кировской области. Молодому, преуспевающему капитану было странно смотреть на этих полупьяных, воняющих потом и клопомором людей, каждое утро бредущих на работу. Он с каким-то изумлением всё время спрашивал — зачем живут эти люди? И прошлое и будущее — всё беспросветно! Что их заставляет жить, в чём они находят интерес к такой безрадостной жизни?..
Полковник вывалил приготовленный ужин в унитаз и смыл.
«Гогия, ты памидоры любишь? Кушать — да, а так — нэт…»
В квартире стоял устойчивый запах нищеты…
Он достал две бутылки вина, принёс их в зал и включил телевизор.
И вдруг на экране увидел «папу»! «Папа» в последние полгода ни разу не появлялся ни в эфире, ни на газетных полосах. Он ушёл в тень. С чего бы вдруг?..
Он не успел даже понять, о чём говорит «папа», лишь посмотрел в его круглые, немигающие глаза, как вдруг кадр сменился летящим мультипликационным паровозом со звездой…
Надо было срочно установить обстоятельства убийства старика Молодцова! Дать задание дежурному помощнику… Полковник выключил телевизор, допил вино из стакана и пошёл к телефону. Взял трубку и снова замер: Юрий Алексеевич Молодцов — второй труп из бывших работников контрольно-ревизионной службы. Что это?! Стоит ему лишь нащупать конкретного человека, связанного с тайной исчезновения золотого запаса, стоит прикоснуться к нему, как происходит немедленная смерть. И это всё равно — самоубийство или убийство. Люди, способные приблизить его к разгадке тайны, немедленно погибают…
Что за этим стоит? Включается «самоликвидатор» или какие-то незримые силы, недоступные пока его пониманию?
Или он сам, как чёрный демон, приносит им смерть?..
Почему вокруг золота всегда течёт кровь? Да, был же какой-то профессор, говорил что-то, все смеялись… Почему над ним смеялись? Впрочем, теперь всё равно, Комиссар-то в руках! И Птицелов был в руках…
Полковник подошёл к зеркалу и, не включая света в передней, долго всматривался в тёмный портрет. Сумрак в стекле как бы убрал всё малозначащее и оставил лишь его образ — суровый, орлиный, гордый…
Птицелов говорил, что похож на птицу, только не сказал, на какую. Полковник вынул из заднего кармана брюк пистолет «ПСМ» — генеральский, никелированный, отвёл затвор, проверил, есть ли патрон в патроннике, и открыл небольшой металлический шкаф, вмонтированный в мебельную стенку. Там стоял личный карабин «СКС», охотничье ружьё и мощный итальянский арбалет. В отдельном запирающемся блоке он хранил патроны и служебный пистолет. Уже давно никто из посторонних не входил в его квартиру, а за два последних года, может быть, лишь Воробьёв бывал раза три. Не имело смысла ничего убирать, прятать, запирать под замок, но срабатывала многолетняя привычка, вживлённая в мышечную память. Полковник сунул пистолет в блок и вдруг увидел начатую пачку нитроглицерина. Кровяные капельки посверкивали на блестящей фольге — это всё, что осталось от Птицелова. Вот то гнездо, где была его последняя капля…