Конечно, мы пытаемся оказать давление. Вашингтон тоже. Есть данные, что обращались и к частным лицам. Возможно, еще удастся собрать всю сумму. Не ясно другое: возьмет ли правительство деньги. Там просто нет желающих уступать требованиям террористов. Осталось меньше десяти часов, — продолжал Мартин Лодж. — Будем откровенны, время уговоров прошло. Те, кто отказывается платить, должны заткнуться.
Ко мне подошел полицейский в форме и, наклонившись, прошептал:
— Извините, доктор Кросс, вас вызывают.
— В чем дело?
Мне хотелось услышать, что скажут остальные.
— Пожалуйста, это очень срочно. Поторопитесь.
В ситуации, подобной нашей, когда начался обратный отсчет, все, что попадало под определение «очень срочно», могло означать хорошую новость. В восемь тридцать утра мы неслись по городу, предупреждая о себе воем сирены.
Только вот предупреждать было некого. Париж выглядел унылым и покинутым. Я видел только солдат и полицейских. По пути мне объясняли, какова будет моя роль при допросе:
— Задержали одного торговца оружием, доктор Кросс. У нас есть основания полагать, что именно он помогал в доставке бомбы. Может быть, он один из тех, кого вы видели в фермерском доме, куда вас возили. Это русский, с белой бородой.
Через несколько минут мы остановились перед «Бригад криминаль» — мрачным, построенным в девятнадцатом веке зданием, расположенным в тихом районе на набережной Сены. Знаменитый «Ля Крим», так хорошо знакомый по французским фильмам и полицейским романам, включая и книжки об инспекторе Мегрэ, которые мы с Наной читали, когда я был ребенком.
Меня провели по шаткой лестнице на последний этаж к комнате для допросов.
Мы прошли по длинному коридору и остановились у кабинета номер 414. Сопровождавший меня бригадир постучал в дверь, и мы вошли.
Я сразу же узнал русского торговца оружием.
Они взяли белобородого, того, который представлялся мне Волком.
В тесной комнатушке, расположенной под самой крышей, толпились несколько человек. Низкий потолок с пятнами от сырости, квадратное окошечко с грязным стеклом. Я посмотрел на часы — 8.43.
Тик-тик-тик.
Меня без церемоний и вступлений познакомили с ведущими допрос капитаном Коридоном и лейтенантом Леру, а также с арестованным, русским торговцем оружием по имени Артур Никитин. Без рубашки и туфель, со скованными за спиной руками, он сидел на табурете, распространяя запах пота, капли которого обильно покрывали его лицо, плечи и грудь.
Пока мы добирались сюда, мне рассказали, что русский вел дела с «Аль-Каидой» и нажил на поставках оружия миллионы. Предположительно именно он привез во Францию «ядерный чемоданчик», а значит, мог знать, сколько всего их было продано и кто их купил.
— Трусы! — орал он на французских полицейских, когда я вошел в комнату. — Трусы затраханные! Ублюдки! Вы не имеете права! Я не совершил никакого преступления. Вы, французы, называете себя либералами, а на деле никакие вы не либералы!
Он взглянул на меня и притворился, что не узнает. Артист из него был никудышный, я даже улыбнулся.
— Ты, может, заметил, — заговорил капитан Коридон, — что привезли тебя не в ДСТ, а в префектуру. А знаешь почему? Потому что мы не обвиняем тебя в «незаконном обороте оружия». Обвинение другое — убийство. Ты понял? Мы детективы из «убойного». И поверь мне на слово — либералов в этой комнате нет, если только ты не считаешь таковым себя.
В карих глазах Никитина я заметил следы растерянности — похоже, мое появление смешало его карты.
— Чушь! Хватит кормить меня этим дерьмом! Я не совершил никакого преступления. Я бизнесмен! Французский гражданин. Свяжитесь с моим адвокатом!
Коридон посмотрел на меня:
— Попробуй.
Я шагнул к русскому и ударил его в челюсть.
— За тобой должок, и не думай, что мы уже посчитались. О том, что ты здесь, никому не известно. Тебя будут судить как террориста и приговорят к смерти. Никто и слова не скажет в твою защиту. Особенно после того, что произойдет завтра. После того, как твоя бомба уничтожит Париж и убьет тысячи людей.
— Говорю же, я ничего не знаю! — снова заорал русский. — Что такого я сделал? Вы ничего мне не пришьете. Какое оружие? Какая бомба? Я что, по-вашему, Саддам Хусейн? Нет, вы ничего мне не сделаете.
— Еще как сделаем! — закричал капитан Коридон. — И имей в виду, у нас есть другие. Кто первым заговорит, тому мы и поможем. Или считай себя мертвецом.
Он открыл дверь.
— Уберите его отсюда! Хватит тратить время на этого мерзавца!
Бригадир схватил Никитина — одной рукой за волосы, другой за ремень — и отшвырнул к двери. Русский пролетел через комнату и врезался головой в стену, но тем не менее поднялся. Теперь глаза его расширились от страха. Похоже, до него начало доходить, что изменились не только правила допроса — изменилось все.
— У тебя последний шанс, — проговорил я. — И помни — для нас ты всего лишь мошка.
— Я ничего и никому не продавал во Франции! Я продавал в Анголе. За алмазы!
— Не верю! — что есть сил заорал Коридон. — Я тебе не верю! Уберите его отсюда.
Выражение лица Никитина вдруг переменилось.
— Ладно! Стойте! — выпалил он. — Я знаю кое-что. О ядерных чемоданчиках. Их всего четыре. За всем стоит «Аль-Каида». Это ее план! Они все придумали. Взрывы мостов. Освобождение политических заключенных.
Я повернулся к французским полицейским и покачал головой.
— Его сдал нам Волк. И такое «представление» ему вряд ли понравится. Волк сам разделается с ним. Я не верю ни слову из того, что он здесь наговорил.
Никитин посмотрел на нас троих и сплюнул на пол.
— «Аль-Каида»! Мне наплевать, верите вы или нет.
Я шагнул вперед и тоже посмотрел ему в глаза.
— Докажи. Сделай так, чтобы мы тебе поверили. Сделай так, чтобы я тебе поверил, потому что сейчас я тебе не верю.
— Хорошо, — внезапно сказал Никитин. — Я это сделаю. Я заставлю вас поверить мне.
Едва я успел вернуться из префектуры, как меня перехватил Мартин Лодж.
— Идем!
Он схватил меня за руку и потащил за собой.
— Что случилось? Куда?
Я взглянул на часы — 10.25.
— Сейчас начнется операция. Адрес, который дал тебе русский, настоящий.
Мы торопливо поднялись по лестнице в кризисный центр. Там нас встретил мой старый знакомый Этьен Марто, который сообщил, что за ходом операции можно наблюдать по мониторам в режиме реального времени. Все вдруг завертелось с невероятной скоростью. Может, нам и не следовало бы так спешить, но ничего другого не оставалось.