— Это какой-то трюк? — спросила она таким тоном, будто умоляла ответить «нет». — Это только трюк, да?
Я старался тщательно выбирать слова.
— Нет, не трюк. У вас есть шанс обратиться к своим детям и сказать им все, что вы сочтете нужным.
— И полиция это прочитает? Она прочитает письмо?
Меня восхищала ее реакция — смесь бурных чувств и строгого самоконтроля.
— Весь наш разговор записывается, — напомнил я. — Можете этого не делать, если не желаете. Это ваш выбор. Решайте сами, Мэри.
— Вы были у меня дома.
— Да.
— Вы мне понравились.
— Вы мне тоже понравились, Мэри.
— Значит, вы на моей стороне?
— Я на вашей стороне.
— На стороне справедливости?
— Надеюсь, что так, Мэри.
Вагнер обвела глазами комнату, не то обдумывая мое предложение, не то подыскивая нужные слова. Потом она повернула голову. Ее взгляд устремился к белому листку.
— Дорогой Брендан, — прошептала она.
— Просто Брендан?
— Да. Пожалуйста, прочитай это брату и сестре, поскольку теперь ты старший в доме.
Я записывал дословно, стараясь успевать за ее речью.
— Мамочка от вас уехала, но очень скоро вернется. Обещаю. Я знаю, где бы вы сейчас ни были, о вас хорошо заботятся. Но если вам одиноко или даже хочется поплакать — ничего страшного. Слезы часто помогают справиться с бедой. Я тоже много плачу, потому что мне вас очень не хватает.
Мэри остановилась, и на ее лице появилось такое мягкое и нежное выражение, точно она увидела впереди что-то прекрасное. Ее глаза неотрывно смотрели в стену, на губах блуждала мечтательная улыбка.
Она продолжила:
— Когда мы снова соберемся вместе, то обязательно поедем куда-нибудь на пикник. Наберем побольше еды и отправимся в тихое и уютное местечко на целый день. Можем даже поплавать. Все, что пожелаете, родные мои. Я уже предвкушаю эту поездку. И вот что еще. У вас есть ангел-хранитель, который всегда на вас смотрит. Это я. Я целую вас перед сном и сижу у ваших кроваток. Вам нечего бояться, ведь я везде с вами. А вы — со мной. — Вагнер замолчала, закрыла глаза и глубоко вздохнула. — Обнимаю вас крепко-крепко. Ваша мамочка.
Она все ближе пододвигалась к столу и вскоре уже сидела над письмом, не сводя глаз с листочка. Ее голос понизился до шепота.
— Поставьте внизу три X и три О. Поцелуй и объятие для каждого малыша.
Чем дольше я слушал, тем больше убеждался, что Мэри Вагнер не могла выдумать своих детей. У меня возникло скверное предчувствие насчет того, что с ними случилось.
Остаток дня я провел в поисках информации. Запрос в единой базе криминальных данных выдал длинный список несовершеннолетних жертв, погибших от рук американских женщин за последние несколько десятков лет. Я где-то читал или слышал, что магазинные кражи и убийство собственных детей — единственные виды преступлений, где слабый пол не уступает сильному. Если так, полученный мной объемистый отчет учитывал лишь половину зарегистрированных случаев.
Стиснув зубы — в прямом и переносном смысле, — я сделал еще один запрос. На сей раз я искал убийства с многочисленными жертвами. Получив список, я стал внимательно просматривать его.
В глаза сразу бросились знакомые фамилии: Сьюзен Смит, утопившая двух сыновей в 1994 году; Андреа Йейтс, которая убила пятерых своих детей после нескольких лет глубокого психоза и послеродовой депрессии.
Список казался бесконечным. Ни одна из этих преступниц не была признана невменяемой, но многие из них явно страдали душевными болезнями. Смит и Йейтс, по официальному отчету, имели клинические отклонения и расстройства личности. Я не сомневался: то же самое можно сказать о Мэри Вагнер, но у меня не было времени для уточнения диагноза.
Разгадка нашлась через несколько часов.
Я просмотрел очередную страницу, и сердце у меня екнуло. Тройное убийство в Дерби-Лайн, штат Вермонт, 2 августа 1983 года. Все три жертвы — близкие родственники.
Болак, Брендан, 8 лет.
Болак, Эшли, 5 лет.
Константин, Адам, 11 месяцев.
Убийцей была их мать, женщина двадцати шести лет, по фамилии Константин. Имя — Мэри.
Я сопоставил полученные данные с архивом местной прессы. Мне попалась статья 1983 года из «Каледониэн рекордс», выходившего в Сент-Джонсбери, штат Вермонт. Там же имелось черно-белое фото Мэри Константин, сидевшей в суде за столом ответчика. На снимке она выглядела худощавее и моложе, но я сразу узнал выражение упрямой отрешенности, которое появлялось на ее лице каждый раз, когда она не хотела ничего чувствовать. Или чувствовала слишком много.
Женщина, которую я знал как Мэри Вагнер, двадцать с лишним лет назад убила собственных детей. Но для нее этого события не существовало.
Я отодвинул стул и перевел дыхание.
Теперь я находился в самом центре лабиринта. Надо подумать о том, как из него выбираться.
— Тысяча девятьсот восемьдесят третий? Черт, это же прошлый век. Ладно, подождите. Попытаюсь вам помочь.
На другом конце линии послышалось шуршание бумаги и стук пальцев, барабанивших по клавиатуре.
Я говорил с агентом Медларом из филиала ФБР в Олбани. Он являлся координатором в местном отделе по борьбе с насилием против детей. В каждом филиале есть такие отделения, и Медлар отвечал за штат Вермонт. Я хотел получить информацию из первых рук.
— Готово, — сказал Медлар. — Я ее вижу… Константин, Мэри. Тройное убийство второго августа, арестована десятого числа того же месяца. Так, посмотрим дальше… Ага, вот оно. Решение суда от первого февраля следующего года вынесено в присутствии государственного адвоката. Невиновна по причине умственного расстройства.
— Невиновна, — пробормотал я.
У нее даже не было собственного адвоката: вся эта юридическая волокита стоила слишком дорого. А доказать невиновность по причине безумия не так-то просто. Значит, дело абсолютно ясное.
— Куда ее отправили? — спросил я.
— Кажется, в Центральную больницу штата Вермонт, Уотерберри. У меня нет записей о переводе, но в тамошней психушке всегда полно мест. Если хотите уточнить, могу дать вам телефон и адрес.
Меня так и подмывало сказать: «Нет, я хочу, чтобы это вы уточнили», — но потом я подумал, что будет лучше все сделать самому. Я записал номер больницы.
— Есть конкретная информация насчет убийств? Какие-нибудь подробности?
Медлар снова зашуршал бумагами.
— Невероятно.
— Что такое?