— Что, а? Не слышу тебя!
Брови Синджина поднялись, словно говоря: «Видишь?»
И, глотнув с явным усилием, Челси проворчала достаточно громким голосом, чтобы было слышно в коридоре:
— Я сплю, папа.
— Не надо со мной так разговаривать!
Синджин сделал движение внутрь ее, Челси всосала предательский вздох возбуждения.
— Ты пьян, папа. Иди спать. — Она старалась говорить решительно, но получалось лишь с придыханием. «Боже, как хорошо, когда он внутри».
С усмешкой Синджин наклонил голову, ткнулся носом в ее ухо и прошептал:
— Если ты не избавишься от них, я не смогу трахать тебя.., как следует.
Она должна была оскорбиться, и, если бы жесткая напряженная плоть не пронзала ее и ее желание не разжигалось вдобавок ленивыми маленькими движениями и, что странно, близостью ее семьи тоже, возможно, она бы так и сделала. Но она не могла думать… только чувствовать.
— Что я должна?
Тогда он скользнул вверх еще немного, обрывая ее слова, огонь ворвался в ее чувства, и неосторожный крик прорвал тишину, немедленно заглушенный поцелуем Синджина.
— Челси! С тобой все в порядке? — Рев графа прерывался возбужденным стуком в дверь.
«Я кончу до или после того, как они взломают дверь?» — на мгновение подумала она; ее тело было в огне, оргазм приближался.
— Увидимся утром, — прошептал Синджин.
— Нет! — беззвучно запротестовала она, прижимаясь к нему крепче, бесстыдная в своем желании.
— Я имел в виду, — прошептал Синджин, улыбаясь, — скажи это им.
«Он слишком небрежен, — подумала Челси, в ее голове пронеслось мимолетное негодование, — крайне пресыщен, слишком привык получать удовольствие в чужих домах». И если бы она так отчаянно не хотела того, что он мог дать ей, что давал другим женщинам, если бы не находилась на несколько уровней ниже сознания, она не согласилась бы с его небрежностью.
Но, объятая страстью, она последовала его указаниям и закричала от крайнего возбуждения:
— Поздно! Увидимся утром!
Затаив дыхание от страха и роскошного великолепия потребности, она подождала, раскроют ли ее обман. Скрипящее топтание, шепот, затем шаги, и, когда они спустились в холл, она прошептала:
— Я ненавижу тебя.
Лицо Синджина было очень близко, рассеянный свет канделябра еще больше затемнял его веселые глаза под нависшими бровями.
— Я вижу, — сказал он низким и хриплым голосом, — но помни, что я проскакал полстраны, чтобы увидеть тебя.
Его слова послужили ей напоминанием, что его небрежность, возможно, была одной из привычек, но не чувством. Он с большим самообладанием смотрел в лицо опасности. И он, действительно, проскакал очень большое расстояние.
— Спасибо тогда, — сказала она, без труда оказавшись в состоянии страсти, обвив его шею руками с ленивой непринужденностью, — что пришел.
— Я не знал, будут ли мне рады. — Конечно, он знал, имея достаточный опыт, но он был любезным мужчиной.
— И мир еще держится?! — весело ответила Челси, точно зная о его привлекательности для всех, но бесконечно обрадованная тем, что он нуждался в ней.
— И может, ты чертовски желаема ради твоего же блага, — поддразнил он в ответ.
— Или твоего.
— Или моего, — мягко признался он'.
— Хотя, возможно, тебе не следовало приходить, — сказала Челси. — Это очень опасно. — Но она сказала это с удовольствием, как говорят: «Ну, что вы», — в ответ на подаренные бриллианты.
— Утром, — с наблюдательностью отметил Синджин, — это может показаться опасным. В данный момент я нахожу тебя бесконечно соблазнительной… — Затем губами он провел по ее щеке. — Я думаю, — прошептал он бархатистым голосом, — в следующий раз я позволю тебе кончить стоя.
«Я умру от блаженства сегодня ночью», — решила Челси, почувствовав усилившийся трепет меду ног при словах Синджина, сказанных шепотом.
— Но ты должна вести себя тихо, — добавил он, касаясь ее кожи теплым ртом, — или твой отец убьет меня.
Ему пришлось ждать третьего раза, прежде чем она кончила стоя.
Синджин ушел почти на рассвете, медля так, что Челси была в панике, что проснется вся семья, слуги и конюхи.
Он поцеловал ее на прощание, затем вернулся, прежде чем открыть дверь, и поцеловал снова, нежно держа ее лицо в ладонях; поцелуй был сладким, сочным, нежным.
Но он не говорил слов любви или обязательств.
Она и так знала, конечно.
Она знала, что он никогда не произнесет их.
Следующая неделя застала Синджина в Лондоне, потому что сезон был в полном разгаре. Городские дома были начищены сверху донизу. Мужчины, не вовлеченные в светские мероприятия, придумывали большое количество разнообразных мужских развлечений, к которым и присоединил свою склонную к этому душу Синджин.
В активной суете Кассандра требовала некоторого исключительного права на его время. Так же, как мать, брат и сын.
Поэтому, хотя Синджин не забывал восхитительную леди Челси Фергасон, живописные воспоминания об их приятных развлечениях немного потускнели от бесконечного числа общественных обязательств, составляющих лондонский сезон. Он вспоминал о ней в тех случаях, когда на глаза ему попадалась женщина с золотыми волосами или он вдруг испытывал острое чувство потери. Но он быстро стряхивал его с себя и забывал в светском водовороте событий. Мать требовала, чтобы он ее сопровождал, и, как послушный сын, он подчинялся. Жена брата устраивала большие вечера в доме Сетов, что тоже иногда требовало его присутствия. Кассандра часто хотела, чтобы он сопровождал ее на маленькие неофициальные вечеринки. Его собственные развлечения занимали значительное время. А большую часть дня он проводил со своим сыном, юным Боклерком Сейнт Джулесом.
* * *
Семья Фергасонов вернулась в Аиршир, как только закончились скачки в Йорке, и Челси провела апрель, наслаждаясь мирным спокойствием провинции. Она любила весну больше всего, вокруг резвились жеребята, и она подолгу лежала на холме, возвышающемся над пастбищем, наблюдая за ними.
До соревнований в Донкастере оставался месяц.
Туда решили отправить Минто и Туна, чтобы они попробовали себя против южных лошадей. Туна прислали ей две недели назад, ее объяснение по поводу выигранных денег в Йорке было принято семьей. Покупатель был неизвестен — ведь Туна продали через агента. Челси объяснила, что новому хозяину пришлось продать конюшню за долги на скачках. Все искренне порадовались, как чрезвычайно повезло Челси.
— Папа, скорее, или ты не успеешь на аукцион, чтобы купить мне лучшего скакуна.