Он никого не убивал. Он все тот же Черный, который хоронил Степанову мать и крестил Ивана в крошечной церковке на улице Неждановой. Кто-то другой — не Черный! — затеял всю эту бодягу. Скорее всего кто-то достаточно близкий, но не такой близкий, как Чернов.
Господи, спасибо тебе!
В голове стало легко и просторно, как будто оттуда вынесли что-то громоздкое и тяжелое, что стояло прямо посередине, мешая нормально жить. Его не смущало даже то, что, по большому счету, ничего не изменилось. Все осталось таким же тяжелым и скверным, как утром, и все-таки, все-таки совсем не таким…
Степан тяжело поднялся со стула и подошел к креслу.
Наклонился и стал шарить. Бронзовое чудовище закатилось далеко, просто так не достать. Степан, кряхтя, встал на колени и полез под кресло.
— Слушай, Черный, — сказал он оттуда, — может, нам с ней просто поговорить, а? Ну, просто спросить, что все это означает? Что-то мне худо верится, что Сашка среди ночи едет в Сафоново, подкрадывается к мужику, толкает его так, что он падает, да еще точненько виском на плиту. И сразу отбрасывает копыта. Не зовет на помощь, не стонет, не орет. А?
С чудищем в руке он выбрался из-под кресла и сел на пол.
— Смотри-ка, — сказал он удивленно, — они даже не разбились. Только почему-то не идут.
— Идут, — возразил Чернов странным спазматическим голосом, — они идут, Паша. Просто ты их держишь вверх ногами.
— Ты катайся, — прокричала Ингеборга, — а я посижу немного! Что-то я устала! Я вот тут на лавочке посижу!
— Ладно! — издалека согласился великодушный Иван. — Только вы все равно на меня смотрите, хорошо?
— Хорошо! — пообещала Ингеборга, подруливая к лавочке.
Непривычные ноги закаменели в икрах, как будто она долго лезла в гору. Худая Иванова спина и синяя кепка «Рибок» скрылись за кустами и снова возникли с другой стороны аллеи.
Уговор был такой — туда и обратно. За пределы аллеи не выезжать, а Иван — Ингеборга это уже знала — всегда соблюдал условия договора, хотя на первой стадии отчаянно торговался, выклянчивая условия получше.
Весь в отца.
Помогая себе плечами, она с трудом стащила рюкзак с мокрой спины и отыскала в нем сигареты. Конечно, курить после физической нагрузки вредно, но что ж поделаешь, если хочется Кроме того, она честно заслужила небольшой перерыв. Они катались уже часа три, и все это время Ингеборга учила, наставляла, держала за руку, показывала, как именно нужно ставить ногу, чтобы обеспечить себе свободу маневра, как преодолевать препятствия, как правильно разворачиваться и тормозить.
Как она и предполагала, коньки у Ивана были очень дорогие, почти профессиональные, а умения — никакого. Однако он быстро и с энтузиазмом учился. Высунув от усердия язык, он по сто раз проезжал все те же десять метров, чтобы шикарно затормозить рядом с Ингеборгой. Худая спина под стильной майкой моментально стала мокрой, а ручка, похожая на прутик, дрожала у нее в руке от напряжения.
Он так старался, что на него жалко было смотреть.
— Ну как?! — развернувшись, заорал он с другого конца аллеи.
— Отлично! — прокричала она в ответ. Он все время требовал одобрения и участия. Наверное, если бы она не выражала его поминутно, он вообще не стал бы кататься.
Ребенок, обойденный вниманием взрослых. Славный, старательный, немножко капризный, очень упрямый одинокий ребенок.
Черт бы побрал его папашу!..
С утра он вновь полетел на работу, как будто от его приезда зависела по меньшей мере чья-то жизнь.
— У нас опять проблемы, — сообщил он удивленной Ингеборге и испуганному Ивану.
Может, у него и в самом деле неудачное время, а может, он всегда такой ненормальный?
Ингеборга наконец-то закурила и с удовольствием огляделась по сторонам. Народу в Парке Горького было не много — в основном мамы с колясками и какие-то неоперившиеся юнцы, намертво приросшие к пивным бутылкам. Интересно, кто-нибудь знает, как они выглядят без бутылки, засунутой в рот?
Сидеть на солнышке было тепло и приятно, лавочка была чистенькой и веселой, вполне готовой к летнему сезону. Неподалеку, за каменной балюстрадой, рабочие монтировали сцену — готовились к первомайским праздникам. Из кафе пахло жареным мясом и свежим хлебом.
Вообще говоря, поесть сейчас самое время…
Иван на полной скорости развернулся на сто восемьдесят градусов и поехал спиной вперед, вызвав панику у двух юных леди, старательно и безуспешно пытающихся разогнаться. Леди кинулись в разные стороны, и одна из них чуть не упала.
— Иван! — закричала Ингеборга. — Будь осторожен! Смотри по сторонам!
— Я классно развернулся?
— Да! Супер!
Газоны были зелеными и свежими, небо голубым и весенним, воробьи на балюстраде веселыми и беззаботными, как и полагается воробьям в апреле, когда тепло и кругом полно еды, и на душе у Ингеборги было, наверное, так же легко, как у воробьев.
Все отлично. Иван замечательный мальчик. С ним вполне можно ладить, особенно если не поддаваться умильной бабьей жалости, от которой хочется ронять на его золотистый затылок сладкие слезы, с утра до ночи кормить плюшками с изюмом, баловать, ухаживать и ничего не запрещать.
Несколько раз ей приходилось вполне серьезно себя останавливать, чтобы не начать проделывать все эти глупости, губительные для ребенка, как говаривала ее профессорша, доктор наук, сухарь и знаток всего на свете. Детей профессорша видала только из окна своей квартиры, расположенной на пятом этаже, когда их выводили гулять на унылые и чахлые просторы каменного сталинского двора.
Ингеборга усмехнулась.
Бог с ней, с профессоршей.
Помнится, еще царь Соломон утверждал, что «и это все пройдет». Вот оно и прошло, в полном соответствии с цитатой. Ивана она будет воспитывать так, как считает нужным сама, и наплевать ей на великие авторитеты!
Именно поэтому сейчас они пойдут в кафе и станут есть шашлык с лавашем и запивать его кока-колой и заедать мороженым, а не поедут домой к правильному вегетарианскому борщу.
Вот так.
Интересно, что она станет делать первого сентября, когда придется отдать Ивана в чьи-то чужие руки? Может быть, она даже не узнает, выпал ли у него последний молочный боковой зуб, который по-хорошему давно надо бы выдрать, только деловому папаше все недосуг. Чем она будет заниматься по вечерам, когда придет время читать Ивану про его любимых мумми-троллей? Куда она денет субботы и воскресенья, которые сейчас можно потратить на поход с Иваном в музей или Парк Победы, тем более его полоумного папаши, как правило, не бывает дома и по выходным?