Временами, когда шум прибоя слабел, Анжелике казалось, что она слышит характерный шум порта, а порой видит мерцание огней и свет корабельных фонарей, более яркий и резкий, нежели свет маяков.
Что там происходит? Заметили ли ее исчезновение? Ищут ли ее? «Ну и ладно,
— говорила она себе, — все равно я погибла.., погибла!»
Колен сидел молча, будто подавленный ударами судьбы и жестоким рассказом Анжелики о страшных для него новостях.
За их спиной поднималась огромная бесформенная луна, окруженная золотистым ореолом тумана. Ее свет серебрил лениво бегущие волны и песок пляжа, преодолевая свет умирающего костра. Анжелике показалось вдруг, что она различает человеческие фигуры, которые двигались между скал и выбирались из волн на берег. В ней вспыхнула надежда, смешанная со страхом. Но то была лишь небольшая стайка тюленей, которые, немного порезвившись, ушли в море, испуганные, наверное, присутствием людей на их излюбленном пляже. Их отрывистое жалобное тявканье, постепенно удаляясь, смолкло.
Никто не появится этой ночью на острове Старого Корабля. Анжелика переживет с Коленом одну из тех особых ночей, ночей одиночества в целом мире, которые знакомы лишь беглецам, всеми отверженным, осужденным и преследуемым любовникам, какими они были когда-то в пустыне. Ночей нежности и страха, когда осознание враждебности окружающего их мира сближает разбитые сердца и трепещущие тела.
Колен Патюрель шевельнулся.
— Итак, я все потерял, — сказал он, как бы обращаясь к самому себе. — И это во второй раз… Нет, в третий… А может быть, даже в четвертый. Такова уж жизнь джентльмена удачи и бедного матроса… Выйти в мир… По голубым волнам. Далеко, далеко. Выиграть один раз, другой. И вдруг встречный корабль, внезапный порыв изменившего направление ветра, и жизнь летит кувырком, начинается новый цикл… Двенадцать лет плена в варварской стране… Побег, новый старт, восстановленное богатство… И снова полный крах…, Остается ждать смерти… Или некоей другой жизни?..! Последней песчаной отмели, где больше нет никого и всему конец.
Анжелика слушала этот монолог, и сердце ее сжимали смутные угрызения совести.
— Вас я тоже потерял, — продолжал он, поднимая на нее взгляд своих потрясающе голубых глаз, перед которым она чувствовала себя совершенно беззащитной. — Раньше вы были со мной, ваше присутствие, мечта о вас, лицо женщины были моим богатством. Сегодня все исчезло.
— Колен! Колен! — вскрикнула она, — мой дорогой друг, вы меня истязаете. Выходит, я причинила вам столько горя, а ведь я вас так любила. К чему эти сетования?.. Я их не стою. Вы обожествили какое-то из ваших воспоминаний и только понапрасну терзаете свое сердце. Я лишь обыкновенная женщина, чья дорога пересеклась с вашей, как пересекаются пути многих и многих женщин с путем моряка… И я спрашиваю себя, что же вас привлекло в той несчастной женщине, какой я была, с обгорелой кожей, грязными ногами и иссохшим телом, которая с трудом тащилась по камням, сдерживая своей слабостью ваше движение…
— И не пытайтесь разрушать или объяснять это, — тихо сказал Колен… — Ваши бедные окровавленные ноги, ваши потрескавшиеся губы, ваши слезы, оставлявшие следы соли на щеках, ваш стан, все более худой и хрупкий — все это стало в те дни моим тайным раем… Кроме того, вам не дано знать, какими «чарами» такая женщина, как вы, может околдовать мужчину из простонародья, да еще недостаточно вооруженного для защиты от них. То, что обещают ваши глаза и ваша улыбка, не идет ни в какое сравнение даже с вашими прелестями. Не найдется и одной женщины на тысячу, чтобы… Можно обшарить всю планету, но не найти, никогда не найти такой женщины, как вы. Рядом с вами другие женщины — ничто. По сравнению с вами они — ад!…
Последние слова он произнес с горечью и немало удивился, услышав ее смех.
— Тут уж я вам не поверю, — сказала она.
— Как? — вскрикнул он почти сердито.
— Когда вы говорите, что с другими женщинами вы попадаете в ад, вы все преувеличиваете, чтобы мне польстить, тут я вам не верю! Вы, мужчины, слишком большие распутники, чтобы пропустить удобный случай, даже если у вас в сердце вечная любовь.
— И вы в это верите?
Помрачнев, он судорожно сжимал и разжимал кулаки, словно собираясь ее задушить.
— Сразу видно, что в вас говорит женщина. Вы воображаете, что мужчина… Утверждая, что это ад, — повторил он гневно, — я знаю, что говорю. Когда я беру мимоходом девчонку, это лишь разжигает воспоминания о вас. Чтобы забыться, я пью… И могу поколотить бедняжку, которая не может с вами сравняться… Вот что вы из меня сделали, мадам! И вы еще смеетесь? О! Я признаю дерзость благородной графини, которая бросает подачку любви своему лакею!.. Иногда вам нужны перемены, не правда ли?.. Вместо прекрасных принцев и напудренных придворных маркизов интересно поразвлечься с таким бедняком, как я! Вам забавно видеть, как невежественный бедняк, не умеющий толком ни читать, ни писать, стоит перед вами на коленях, склоняется к вашим ногам, как верный пес… Сколько раз я внутренне пережил тот стыд за себя, когда узнал тогда, в Сеуте, что вы были придворной дамой… Двадцать раз я чуть не умер от унижения из-за одного только воспоминания об этом.
— Вы гордец, Колен, — холодно заметила Анжелика» — да еще и глупец. Вы отлично знаете, что в отношениях между вами и мной никто и никогда не был унижен. Доказательством может служить хотя бы то, что за все время нашего путешествия вы даже не заподозрили, что я, как вы изволили выразиться, благородная придворная Дама со всеми присущими ей качествами: чванством, бессердечием, расчетливостью. И, насколько я помню, вы никогда не склонялись к моим ногам! Что касается меня, я вами восхищалась, уважала вас, приравнивала вас к самому королю. Я считала вас своим господином, начальником, и вы внушали мне страх. Затем вы стали моим покровителем, носили меня на руках, сделали меня счастливой, — ее голос дрогнул, опустившись до шепота, — очень счастливой, Колен! Колен Патюрель, вы должны попросить у меня прощения за эти слова. Вот теперь вам придется встать на колени!
Он слушал ее как зачарованный. Затем медленно поднялся, встал во весь рост и упал перед ней на колени.
— Простите меня, мадам, простите. На бледных, но прекрасных губах Анжелики появилась добрая, почти материнская улыбка.
— Какой же вы глупый. Колен.
Ее рука мягко коснулась крутого лба моряка, а тонкие пальцы пробежали по его густым волосам, как будто перед ней был ребенок. Он перехватил ее легкую руку и поцеловал ее ладонь.
— Ты меня просто подавляешь, — прошептал он. — « И наверное, как раз потому, что ты знатная дама, а я бедный мужлан.
— Нет, ты не мужлан. Колен, ты король.
— Нет, я мужлан.
— Хорошо! Ты король мужланов, вот так!
Они весело рассмеялись, и лунный свет на мгновение зажег на ее зубах маленькую перламутровую звездочку. Они были так близки, так заговорщически нежны, что малейшее движение могло бы сблизить их губы. Анжелика поняла это у самого края головокружительного порыва. Будто обжегшись, она попыталась высвободить свою руку из рук Колена, но лишь вызвала бурю в его душе.