Минуло два дня. Райли так и не позвонил. Он пресытился их связью практически до того, как она началась.
Когда перед самым закрытием магазина раздался телефонный звонок, Александра машинально сняла трубку.
— Александра, — сказал Райли.
Кровь бросилась ей в голову.
— О, это ты, Райли! — Как будто у кого-нибудь еще был такой голос!
— Твоя мать, — сказал он, и ей показалось, что он говорит сквозь стиснутые зубы, — у меня в офисе с моей матерью.
— Что? Моя мать?
— Ее обвинили в противоправном проступке. А у нее сложилось ложное представление, что я являюсь ее адвокатом на том основании, что она пишет мой портрет. Она заявила прессе обо мне, как о своем адвокате, без моего согласия. Я оказался в глупейшем положении. Приезжай немедленно и забери ее домой.
— Она звонила мне сегодня утром и ничего не сказала о том, что пишет твой портрет.
— Возможно, она посчитала, что это к делу не относится, — отрезал Райли. — Я, видимо, был не в себе, когда согласился позировать. Как же я не подумал о том, чем это может кончиться, ведь вы одна семейка!
Только тут до нее вдруг дошел смысл сказанного Райли.
— Какой противоправный проступок?
— Впредь, если кто-либо из вашей чокнутой семейки будет обвинен в похищении или порче общественных зданий с помощью граффити, прошу звонить другому адвокату.
В офис Райли Александре пришлось ехать с Грэхемом, совершенно неожиданно появившимся в магазине.
Рона была поглощена беседой с матерью Райли. Миссис Темплтон внимала Роне с вниманием, граничащим с восхищением.
Дверь в кабинет Райли была открыта настежь, и Александре показалось, что оттуда доносится шорох бумаг.
— А, Лекси, привет! — Рона посмотрела на Александру, а потом на Грэхема. — Райли решил умыть руки, — улыбаясь, сказала она, уверенная в том, что ее рано или поздно простят. — Можешь отвезти меня домой?
— Нет, не могу. Моя машина в ремонте до завтрашнего дня.
Александре стоило больших усилий не смотреть на распахнутую дверь, ведущую в святилище. Бумаги снова зашелестели. У Райли, совершенно очевидно, не было намерения появляться.
— Рона, что произошло? Какой противоправный проступок? Какие граффити?
— Ну, это не совсем граффити, — отмахнулась Рона. — Просто небольшие поправки с целью улучшения…
— Улучшения чего?
— Плаката. А это твой друг? — спросила Рона, с интересом разглядывая Грэхема.
Александра представила его.
— Я большой поклонник вашего искусства, миссис Томпсон, — сказал Грэхем. — Александра говорит, что у нее нет ни вашего таланта, ни способностей отца, но, смею заметить, что в ней просто не проявились гены. Я думаю, что ее потомство унаследует ваш талант.
Как только в приемной раздался голос Грэхема, на пороге кабинета появился Райли. Он был в рубашке и галстуке, с двухдневной щетиной на подбородке.
«Господи, укрепи меня!» — стала молиться Александра.
Накаченные мускулы Грэхема блестели от пота. Однако Райли, несмотря на явные достоинства Грэхема и то обстоятельство, что сам он не удосужился за несколько дней ей хоть раз позвонить, посмотрел на Александру с удивлением: мол, ты до сих пор не дала этому человеку отставку?
Такой великолепный и такой высокомерный! Она никогда не свяжет свою судьбу с человеком, который настолько уверен в своем превосходстве. Безмятежно улыбнувшись, она представила ему Грэхема. Мужчины крепко пожали друг другу руки. К удивлению Александры Райли стал расспрашивать Грэхема о его увлечении спортом.
— Я участвую в соревнованиях по троеборью: заплыв на 750 метров, велосипедная гонка на 85 километров и бег на 20 километров. А сейчас я тренируюсь и…
— Ты сказала «плакат»? — спросила Александра у Роны, глянув исподтишка на Райли, которому явно были неинтересны подробности, столь обожаемые Грэхемом. — Какой плакат? — Едва задав этот вопрос, она уже знала, о каком плакате идет речь. — Неужели плакат с Джиной Эспозито на Милтон-роуд? — Что Рона сделала: пририсовала бороду и зачернила зубы или, не дай Бог, что-то написала? Рона знала много крепких словечек. — И как же ты до него достала? — спросила Александра, припомнив размер плаката и на какой высоте он был установлен.
Рона стала что-то говорить о друге, у которого был друг, обладатель грузовика с подъемным устройством.
— Я надела комбинезон, — объясняла Рона. — Никто меня не остановил. Наверно, все думали, что я автор плаката. К сожалению, мимо проезжала полицейская машина… Скоро обо всем узнали на телеканале и прислали оператора. Не думаю, что этим заинтересуются другие каналы. Они вряд ли захотят делать рекламу программе новостей третьего канала, ведь так?
— Я отвезу Рону и тебя домой, — тоном, не терпящим возражений, произнес Райли.
— Не беспокойся. Мы доберемся автобусом.
Но Рона уже приняла предложение Райли, считая это знаком того, что ее простили. Стиснув зубы, Александра пошла за матерью. Она поедет, сказала она себе, только для того, чтобы увидеть, что Рона написала на плакате.
По мере приближения к Милтон-роуд напряжение Александры росло. Она со страхом ожидала, в какую уродливую форму обратились боль и ярость матери, и отчаянно надеялась, что Рона не выколола смеющейся Джине глаза и не вырвала клок ее гладкой щеки. То-то будет праздник у всех этих папарацци: стареющая брошенная жена из ревности изуродовала молодую красивую соперницу.
Но когда Александра увидела, что сделала Рона, у нее даже захватило дух. Не было никаких безумных мазков, ни рваного холста. Джина Эспозито была такая же красивая и улыбающаяся. Но она выглядела старше, и ее улыбка не была такой самодовольной, как прежде.
— Рона, — дрогнувшим голосом обратилась к ней Александра.
— Я ее немного состарила. Теперь она выглядит на сорок пять. Мне было сорок пять, когда он бросил меня на холме.
У Александры защемило сердце. Тени под прекрасными карими глазами Джины, еле заметные морщины были сделаны искусно и даже с долей симпатии.
— Забавно, как мы, женщины, всегда ненавидим ту, ради которой нас покинули. Но нам необходимо ненавидеть ее, потому что мы не можем перестать любить его. — Рона вздохнула. — Она, возможно, думает, что ее никогда не бросят, что она никогда не состарится, а если и думает, то надеется, что в его глазах она всегда будет молодой и прекрасной. Я тоже так думала. — Рона посмотрела на плакат. — Это мое напоминание Джине, и она должна быть мне за это благодарна.
Когда зажегся зеленый свет и машина тронулась, Александра обернулась, чтобы еще раз взглянуть на плакат в заднее стекло. С плаката на нее смотрела настоящая женщина, которую Рона уже не ненавидела.
На веранде Рону ждали студенты. Она обняла Александру и, заставив Райли назначить время, когда он сможет приехать к ней позировать, пошла к дому походкой человека, которого только что выпустили из тюрьмы.