Лукан стиснул зубы:
— Мои женщины обычно остаются не в обиде.
— Конечно, ведь они уходят от вас с дорогими ювелирными украшениями! — Лекси дерзко фыркнула. — Я очень сомневаюсь, что похожа на женщин, к которым вы привыкли, Лукан!
«Нет, не похожа», — нетерпеливо подумал Лукан. Вот почему он решил, что должен остаться здесь и удовлетворить необъяснимо сильное желание к этой женщине.
Он должен понимать, что ему придется нелегко. Он даже не знает, как к ней подступиться! Лукан почему-то никак не мог ее раскусить.
Угораздило же его встретиться с этой женщиной! С женщиной, чьим единственным украшением были жемчужные сережки и простой золотой медальон на изящной шее…
Лукан прищурился, разглядывая золотой овальный медальон на ее груди:
— Чей портрет у вас в медальоне, Лекси?
— Что? — Лекси в панике на него посмотрела, когда Лукан взял золотой медальон в ладонь. — Не трогай! — Она ударила его по руке.
Но пальцы Лукана моментально сжали медальон. У него сверкнули глаза, когда он увидел, что Лекси побледнела и стала похожей на привидение.
— Чей там портрет, Лекси? — повторил он строго. — Давнего любовника, по которому ты все еще тоскуешь? Или нынешнего любовника?
— Какое твое дело? — Лекси безуспешно пыталась вытащить медальон из его сжатых пальцев. — Я сказала, не трогай, Лукан, — процедила она сквозь стиснутые зубы.
— А ты отними, — тихо произнес он, бросая ей вызов.
Лекси попыталась взять медальон, но через несколько секунд борьбы цепочка, на которой висел медальон, вдруг порвалась. Лекси, не веря своим глазам, уставилась на разорванную цепочку, которая свисала с тонких, но сильных пальцев Лукана.
Старинный золотой медальон и цепочка были подарком на ее шестнадцатилетие от бабушки Сиан и дедушки Алекса — последний их совместный подарок Лекси. Дедушка Алекс умер через несколько недель после того дня рождения Лекси. А внутри медальона была фотография, на которой Сиан и Александр счастливо улыбались.
Лукан проклинал себя, глядя на Лекси, которая с ужасом уставилась на разорванную цепочку.
— Нет! — У Лекси перехватило дыхание. — Что ты сделал? — На ее глаза навернулись слезы.
Лукан по-прежнему сжимал медальон в ладони.
Истина заключалась в том, что, отбирая у нее медальон, он не думал здраво, а действовал импульсивно. Он даже не мог вспомнить, когда в последний раз вел себя так необдуманно…
— Мне очень жаль…
— Жаль? — повторила Лекси, повышая голос, потом недоверчиво переспросила: — Жаль? Несколько минут назад ты вел себя как настоящий неандерталец. Ты порвал мою золотую цепочку, и все, что хочешь сейчас сказать, это «жаль»?! — Она взволнованно покачала головой. — Отдай! — Лекси выхватила медальон из ладони Лукана в тот момент, когда он разжал пальцы.
— Я куплю тебе новую цепочку, как только…
— Не нужна мне новая цепочка! — Ее глаза угрожающе сверкали, когда она посмотрела на него.
— Тогда я отнесу эту в ремонтную мастерскую.
— Я сама отнесу ее в мастерскую, большое тебе спасибо, — ледяным тоном ответила она.
Лукан не мог не заметить, как бережно — или с любовью? — Лекси зажала медальон в руке.
— Но это я виноват в том, что цепочка порвалась, поэтому я должен…
— Ты уже и так достаточно сделал, Лукан, — категорично заверила она его. — Теперь я отправляюсь наверх в свою комнату, чтобы почитать, а потом заснуть, а ты… Ты можешь делать все, что тебе, черт побери, заблагорассудится!
Слезы на ресницах Лекси совсем не сочетались с агрессией в ее тоне. Не то чтобы Лукан не заслуживал ее гнева. Несколько минут назад он повел себя как идиот. Бездумно. Бессмысленно. Лекси назвала его неандертальцем, но в тот момент он думал только о том, что хочет узнать, чью фотографию она носит в медальоне.
Черт побери, неудивительно, что Лукан не сразу понял, что за чувство его одолевает! Как он мог это понять, если никогда не испытывал этого чувства раньше?
Ревность. Откровенная чудовищная ревность…
Лукан всегда считал ревность чувством иррациональным. Вне сомнения, он никогда еще не ревновал женщину.
И вот это чувство наконец посетило его. Судя по слезам, сверкающим на ресницах Лекси, в медальоне находится фотография того, кого она любила. Или, возможно, все еще в него влюблена?
Ну и что? Почему это должно беспокоить Лукана? Он был готов впустить в свою жизнь только две эмоции — страсть и желание. Любовь, по его мнению, была уделом жалких дураков — мужчин и женщин, которые позволили чувствам управлять их жизнями.
К ним, например, относятся его брат Джордан и Стефани.
Но разве Лукан жалел этих двоих за то, что они влюблены друг в друга?
Нет, конечно, он их не жалел. Но здесь все по-другому. Джордан отличается от Лукана. Похоже, он плохо помнит, как разрушалась их семья, когда их отец, Александр, влюбился в другую женщину.
А если из-за любви ты бросаешь жену и троих детей, значит, ты настоящий дурак. Подобным дураком Лукан становиться не хотел.
Он резко шагнул назад:
— Хорошо. — Он мрачно кивнул. — Я извинюсь за тебя перед Бартонами.
— Извинись, — хрипло произнесла она, до сих пор не придя в себя после того, что произошло.
Она так старалась отобрать у него медальон, будто боялась, что Лукан узнает о том, кто подарил ей его на шестнадцатилетие. Непонятно только, почему он так рассердился? Зачем ему знать, что внутри медальона? На Лукана это совсем не похоже…
— Могу ли я считать, что все наши дискуссии о возможности продолжения отношений в настоящее время подошли к концу? — горько усмехнулась Лекси.
— Я не помню, чтобы дискуссия вообще начиналась. — Лукан холодно на нее посмотрел.
— Верно. — Лекси печально скривила губы. Лукан не представлял, как сильно она хочет забыть их разговор.
Без сомнения, некоторые женщины чувствовали бы себя польщенным предложением Лукана остаться здесь на несколько дней и «продолжить отношения». Лекси же просто обиделась.
А может быть, она все-таки была немного польщена?..
Может быть. Чуть-чуть.
Но ведь она ему не нужна! Лукан хочет с ней переспать, вот и все.
Она вздернула подбородок и посмотрела на него с вызовом:
— Не пора ли тебе уходить к Бартонам?
Лукан поджал губы, услышав ее категоричный тон:
— Они ждут нас через час.
— Так ты решил, что неплохо бы заняться сексом по-быстрому, перед отъездом? — презрительно произнесла она.
Лукан угрожающе прищурился.