– Но скучный.
– Скучный?
– В нем нет полета, нет дерзания. Насколько я помню, вы прежде не боялись писать правду.
– Но это и есть Робер.
– И вы явно выбрали его, он – безопасный сюжет и не вызовет у вас трудностей. – Жан-Марк пожал плечами. – Вам нет нужды переживать. Многие художники предпочитают писать обыденное, а не дерзать.
– Я не «многие» художники! – сверкнула на него глазами Жюльетта, кладя кисть. – Я дерзаю.
– Да неужели? – Жан-Марк опустился на мраморную скамью напротив девушки. – Что-то я в последнее время и следа полета кисти не видел. Вы избегаете самого большого вызова вашему мастерству.
– Вас? – Гнев на лице Жюльетты сменился пылким энтузиазмом. – Вы позволите мне написать вас? Если вы станете мне позировать, я смогу…
– Нет, не меня. – Жан-Марк встретился взглядом с Жюльеттой. – Аббатство. То, что произошло там.
– Нет! – Жюльетта отшатнулась, словно он ее ударил. – Я не хочу. Это так ужасно, это такое уродство!..
– А вы боитесь… – Жан-Марк кивнул. – Это вполне понятно.
– Нет! Я никогда не боялась. Я просто не хочу это писать.
– Или знаете, что не сможете? Такой сюжет под силу только мастеру.
– Я могла бы!
– Однако вы даже не осмеливаетесь попробовать.
– С какой стати мне трусить? – Жюльетта глубоко, судорожно вздохнула. – Мне бы хотелось, чтобы вы ушли.
– Разве? В юности вы подавали большие надежды. Я думал, у вас впереди блестящее будущее. Какой позор, вы оказались посредственностью!
– Я не боюсь, и я не посредственность. С какой стати мне писать то, что никто не хочет видеть?
– Это и есть ваше оправдание? – Жан-Марк притягивал своим взглядом Жюльетту. – Я хочу увидеть то, что произошло в аббатстве, Жюльетта, то, что видели вы.
На щеках Жюльетты вспыхнул лихорадочный румянец, в глазах заблестели слезы. Она отставила мольберт и схватила этюдник со скамьи.
– Вам нравится смотреть на кровь? Я вам покажу. – Трясущейся рукой она схватила перо и стала набрасывать рисунок лихорадочными, размашистыми движениями. – Вы хотите увидеть насилие? Я вам его покажу! Хотите посмотреть на смерть? Вы ее увидите! Я искажу вам! Покажу…
Через несколько минут она закончила набросок, отшвырнула его в сторону и взялась за новый. Завершила этот этюд и начала другой. Эскизы вылетали из-под ее пера, как мертвые листья, слетавшие с измученной, изломанной ветви.
Жан-Марк тихо сидел, а вокруг него росла гора набросков. Лицо Жюльетты было искажено от ярости, глаза дико блестели. Время от времени она что-то нечленораздельно бормотала, но он знал, что она говорит не с ним. Жан-Марк сомневался, помнит ли Жюльетта, что он еще здесь.
Позднее утро перешло в день, день растворился в синеве наступивших сумерек.
Наконец девушка остановилась, тупо глядя на последний этюд.
– Вы закончили? – Жан-Марк поднялся и подошел к скамье, где сидела Жюльетта. – Можно мне посмотреть?
Жюльетта кивнула.
Жан-Марк подобрал с земли все эскизы. С ее рисунков взывали о помощи кричащие рты, зверски изуродованные монахини. Хохочущие, смакующие насилие убийцы. Их похотливые рожи, уродливые спины. Распятая на булыжниках девочка. Раскинутые в мертвом бесстыдстве обнаженные бедра женщин.
Жан-Марк положил на скамью листы.
– Разрешите взглянуть на последний рисунок, который у вас в руках?
Жюльетта отдала набросок и закрыла глаза.
– Кто эта коленопреклоненная женщина?
– Преподобная мать.
– А мужчина в революционной шапке с косой?
– Я не знаю его имени. – Жюльетта содрогнулась. – Мясник. Он был мясником.
– А это вы?
Жюльетта открыла глаза.
– Да. Я!
– Вы сказали, что мужчина с косой – мясник.
– Так оно и было. – Жюльетта обхватила себя руками, чтобы унять сотрясавшую ее дрожь. – И я тоже. Жан-Марк застыл.
– Они заставили вас убивать монахинь?
– Да.
Жан-Марк с минуту молчал.
– Каким образом?
– Кровь.
– Кровь?
– Кровь в потире. Я не думала, что возможно такое зверство. Это так страшно.
– Что они еще сделали, Жюльетта?
– Сестра Матильда. Они поставили ее обнаженной перед судебной трибуной и вынудили встать на колени передо мной. Она была так напугана. Я видела ужас в ее глазах. Дюпре велел поднять тост за славных марсельцев и за то, что они сделали в аббатстве. Кто-то принес потир святого причастия из часовни. – Жюльетта остановилась и облизала сухие губы. – Я отказалась.
– И что потом?
– Они косой полоснули по горлу сестры Матильды. – Жюльетта снова закрыла глаза. – И наполнили потир ее кровью. Дюпре приказал мне ее выпить, и я снова отказалась. Они привели на суд преподобную мать и сказали, что, если я не осушу чашу, они убьют ее. – Жюльетта открыла глаза и невидящим взглядом уставилась перед собой. – Я выпила кровь, но меня тут же вырвало. А они убили преподобную мать, и кровью из ее горла наполнили снова церковный сосуд. И опять другую монахиню они поставили на колени перед судом. Я попыталась помочь ей и остальным, но меня снова и снова рвало. Я должна была быть сильнее. Все, что от меня требовалось, – это сделать так, как они хотели, а я все-таки не смогла. – По щекам девушки катились слезы. – И они убили их. Шестерых. Я не смогла выпить кровь, и они всем им перерезали горло.
– Успокойтесь, это была не ваша вина. – Жан-Марк подхватил девушку и прижал к себе. – Они бы ведь все равно убили их. Вы знаете это, Жюльетта.
Из глаз Жюльетты молча катились слезы.
– Я знаю. Я правда знаю. – Она устало прижалась щекой к груди Жан-Марка и прошептала:
– Иногда.
Жан-Марк баюкал Жюльетту, прижимая ее лицо к своей рубашке. Матерь Божья, какую же боль она скрывала все эти последние недели! Она ухаживала за Катрин, вела хозяйство, пыталась управлять ими и все это время носила в себе это страшное бремя ужаса и вины.
Жюльетта прильнула к нему, как малое дитя.
Сумерки сменились поздним вечером, когда девушка наконец подняла голову и посмотрела на Жан-Марка.
– Вы очень жестоко поступили со мной, Жан-Марк.
– Да.
– Но я не думаю, что при этом вам хотелось причинить мне боль. – Жюльетта ладонью вытерла щеки. – Поэтому я вас прощаю.
На губах Жан-Марка медленно появилась улыбка. Он был рад, что Жюльетта так быстро пришла в себя.