— Хотя ты сама виновата во всем. Ты я святого вынудишь применить силу.
— Не больно-то ты на него похож…
— Опять? Твои язычок спалит что угодно. — Он не договорил, пытаясь прийти в себя. — Я не хочу обидеть тебя.
— А насилие?
— Его не будет, если ты не станешь сопротивляться мне.
— Всего-то? Безжизненно распростертое обмякшее тело, на которое ты уляжешься сверху?
— Как и большинство мужчин… — Он неожиданно замолчал на полуслове. — О Боже, нет, я хочу тебя жаркой и жаждущей. Хочу, чтобы ты билась от страсти, когда я войду в тебя, и мы сольемся воедино, и ты позволила бы делать с собой что угодно, испытывая наслаждение.
Дрожь охватила ее.
— Я не готова к тому, о чем ты просишь. Этого не будет.
— Так было всегда. И будет впредь. Твой лорд Ричард прав, ты, как он говорил, полна страсти. — Его губы скривились. — Вот только, похоже, надо бы мне научить тебя изливать эту страсть лишь на меня.
Страсть? Неужели то жаркое, сильное вожделение, вызывающее озноб, и в самом деле страсть? Как бы то ни было, переживаемое ею ощущение оказалось слишком сильным, и с ним ей надо справиться.
— Не хочу…
— Может, больше желаешь того, кто ждет тебя в Редферне? — Помолчав, он предложил: — Так будем меняться, Бринн?
— Я только это и пытаюсь сказать тебе.
— Не правда, ведь ты не была со мной до конца откровенна, а в такого рода сделках всегда требуется добровольное согласие. — Он улыбнулся. — Возможно, в Редферне у тебя есть доказательство существования клада. Возможно и то, что ты хочешь туда по собственным соображениям. Я рискую и должен быть за это вознагражден.
— Редферн недалеко, и дорога туда не займет много времени.
— Тем не менее мне полагается награда. — Он помолчал. — Через неделю Малик уже может отправиться в путь. Решай, поедем ли мы в Редферн или последуем за Вильгельмом в Лондон.
Гейдж повернулся и ушел.
Глядя ему вслед, Бринн терялась в догадках: чем объяснить его внезапный добровольный уход? Победа это его или просто отсрочка?
«А почему, собственно говоря, отсрочка — не победа?» — пыталась успокоить она себя. Он оставил за ней право последовать за ним и, несмотря ни на что, не отказался от ее предложения о кладе. Впереди у нее оставалась еще неделя, она попытается отговорить его от задуманного, соблазнив сокровищами в Гвинтале.
Неделя — срок немалый.
Неделя — не такой уж большой срок, рассуждал Гейдж, направляясь к лагерю.
Проклятие! Что же, черт побери, снова заставило его отступиться от нее? Он вел себя, как те несчастные влюбленные безумцы, которых воспевают трубадуры. Надо было овладеть ею. Ведь сквозь ткань платья, лаская ее грудь, он чувствовал, как напряглось и запылало жаром ее тело. Еще немного, и он услышал бы ее стон, тогда ее руки обхватили бы…
Господи!
Ему стало нестерпимо больно. У лагеря Гейдж на мгновение остановился и, рывком кинувшись к дереву, обхватил его ствол рукой. Пальцами он так вцепился в кору, что не сразу ощутил пронзившую его резкую боль, обрадовавшую его: новая боль застила ту, первую, сводившую его с ума.
Бринн сама придет к нему. Она мечтает вернуться в Редферн — что ж, он не станет препятствовать. Пойдет с ней на сделку, и она отдастся ему сама. Надо только немного подождать.
Ждать?
Бог свидетель, он сейчас так же крепок и силен, как жеребец в охоте, почуявший молодую кобылу.
Он подождет.
Неделя — срок небольшой.
— Гейдж, прошу тебя, уйди, — вздохнул Малик. — Бринн считает, что мне надо отдыхать, ни о чем не думая, но как я могу оставаться спокойным, когда ты мечешься взад и вперед у палатки, словно тигр в неволе.
Гейдж остановился, приоткрыл полог, прикрывавший вход в палатку, и, глянув в темноту, спросил:
— Где она?
— В лесу. Ей нравится лес.
— Неужели? — Последние три дня Бринн и вправду надолго уходила в лес. Гейдж терялся в догадках: или ей по-настоящему нравилось бродить среди деревьев, или она намеренно избегала встречи с ним. Ему не нравилось ни то, ни другое. — Запрети ей ходить в чащу. Лефонт говорит, там живут вепри.
— Ты наверняка уже сам предупредил ее.
Он, разумеется, говорил ей об этом, но она не обратила на его слова никакого внимания. И не только в этом сказывалось ее изменившееся к нему отношение с того дня у пруда. Она стала молчаливее и почти не смотрела в его сторону.
— Тебя она скорее послушает.
— Она уверяет, что чувствует там себя в полной безопасности, — сообщил Малик. — Думаю, ей надо опасаться зверей в человеческом облике, а не диких животных.
— Солдаты не тронут ее. Им известно, что она принадлежит мне.
— Я говорю не о них.
Гейдж знал, кого он имеет в виду, но притворился непонимающим.
— Так ты скажешь ей?
— Если она не хочет добровольно стать твоей, то почему бы не подтолкнуть ее к этому?
— Я так и сделаю, черт возьми! — резко бросил в ответ Гейдж.
Малик вздохнул.
— Я просто подумал, может, я попробую.
Гейдж угрожающе посмотрел ему прямо в глаза.
— И не вздумай.
— Я просто не подумал, как важно прежде бы получше изучить ее характер. Многие женщины отдаются мужчинам легко, но она — нет. Спрыгнуть с твоей кровати и преспокойно уйти она бы не могла.
— Так ты советуешь мне отправить ее снова в постель к Ричарду Редфернскому? Бог свидетель, я не сделаю этого. Если она ублажает этого недоноска, то сумеет переспать и со мной. Я не повезу ее в Редферн, не стану слушать, и она станет моей.
— А если она говорит правду о сокровищах?
— Подумай сам, откуда рабыня может знать о таком кладе?
— Но почему эта простая рабыня умеет читать и писать? Далеко не все знатные люди в этих краях умеют это.
Гейдж нахмурился.
— Она умеет читать?
— И писать, — уточнил Малик.
— Она говорила тебе об этом?
— Упоминала мельком.
— Да ты прямо ее исповедник. О чем еще она рассказывала тебе?
— Ни о чем. Она как встревоженная птичка. Я и об этом узнал в случайном разговоре. — Малик поморщился. — И не смотри на меня так. Я не собираюсь становиться между вами. Худшего и врагу не пожелаешь.
— Тогда не вмешивайся.
— Я делаю то, что подсказывает сердце, — просто ответил Малик.
— Постарайся почаще обращаться к разуму, — мрачно отозвался Гейдж. — Тогда поменьше будешь набивать себе шишек.