Даддитс взглянул на него затянутыми пленкой боли глазами и покачал головой. Оуэн в бессильной злобе ударил себя по бедру. Даддитс облизнул губы и исторг два хриплых слова.
Оуэн расслышал их, но не понял.
— Что? Что он сказал?
— «Только Джоунси».
— И что это означает? При чем тут Джоунси?
— Полагаю, только Джоунси сможет его остановить.
«Хаммер» снова пробуксовал, и Генри схватился за сиденье. Холодная рука стиснула его пальцы. Даддитс впился в него отчаянным взглядом. Он пытался говорить, но вместо этого вновь разразился кашлем, ужасными, лающими, рвущими грудь звуками. На губах показалась кровь, светлая, почти розовая, и пузырящаяся. Легочная.
Но хотя судороги сотрясали тщедушное тело, хватка Даддитса не ослабла.
— Подумай это мне, — попросил Генри. — Можешь подумать мне, Даддитс?
Несколько мгновений ничего не происходило, но потом ледяная рука Даддитса сжалась с поразительной силой. Взгляды их скрестились и застыли. Потом Даддитс и защитная обшивка «хамви» куда-то исчезли вместе с застарелым запахом выкуренных украдкой сигарет. Вместо этого возник телефон-автомат, старомодный, с отверстиями различного размера, одно для четвертаков, одно для даймов, одно для никелей. Рокот мужских голосов, и почти непрерывные «клик-кляк», чем-то до боли знакомые. Он вдруг понял, что это стук шашек о доску. Он смотрит на телефон в «Госслине», тот самый, с которого они звонили Даддитсу после смерти Ричи Гренадо. Собственно, звонил Джоунси, потому что у него единственного имелся номер, на который можно было прислать счет. Остальные собрались вокруг, даже не сняв курток — в магазине холодно, как на улице, несмотря на то что тут в дровах недостатка нет. Но старик Госслин удавится, прежде чем подбросит в печку лишнее полено, скряга несчастный, жопа с ручкой. Над аппаратом две таблички. Одна с просьбой не занимать телефон больше пяти минут. Вторая…
Скрежет, глухой удар, звон. Даддитса отбросило на спинку кресла Генри, а самого Генри — носом в приборную доску. Их руки расцепились. Оуэн съехал с дороги в кювет. Впереди чернели уходящие в густеющий снег следы «субару».
— Генри! Ты в порядке?
— Да. А ты, Дадс? О'кей?
Даддитс кивнул, но ушибленная щека чернела с поразительной скоростью.
Ваша Лейкемия Трудится За Вас.
Оуэн включил первую скорость и начал потихоньку выбираться наверх. «Хамви» стоял к дороге под опасным, градусов в тридцать, углом, но довольно быстро послушался водителя и повел себя смирно, если учесть предшествующие обстоятельства.
— Пристегни ремни. Сначала его.
— Он пытался сказать мне, что…
— Плевать я хотел на все, что он пытался тебе сказать. На этот раз все обошлось, а в следующий — мы можем перевернуться вверх колесами. Пристегни сначала его ремень, потом свой.
Генри молча подчинился, пытаясь одновременно вспомнить надпись на другой табличке. Что он сказал? Что-то насчет Джоунси.
Только Джоунси способен остановить мистера Грея, и это Евангелие от Даддитса.
Что было написано на другой табличке?
4
Оуэну пришлось снизить скорость до двадцати. Он на стенку лез от того, что приходится так ползти, но снегопад расходился не на шутку и видимость упала до нуля.
Как раз перед тем как следы «субару» исчезли окончательно, они наткнулись на машину, застрявшую носом в вымытой водой канаве, пересекавшей дорогу: одна дверца открыта, задние колеса в воздухе.
Оуэн нажал на аварийный тормоз, вытащил «глок» и открыл дверь.
— Оставайся здесь, Генри.
Он спрыгнул на землю, подбежал к «субару» и низко наклонился. Генри отстегнул ремень и повернулся к Даддитсу, тяжело дышавшему, распластанному на сиденье. Только ремень и удерживал его в сидячем положении. Одна щека была восково-желтой, на другой расплылся огромный синяк. Из носа снова шла кровь, промочившая насквозь клочки ваты и капавшая на куртку.
— Дадс, мне ужасно жаль, — прошептал он. — Ну и хрень собачья.
Даддитс кивнул и поднял руки. Он смог продержать их на весу всего несколько секунд, но Генри его жест был вполне понятен. Он открыл дверцу и вылез как раз, когда подбежал Оуэн, на ходу запихивая «глок» за пояс. Снег шел так густо, отдельные хлопья были чуть не с ладонь, и, казалось, воздуха уже не осталось, и при каждом вдохе в легкие попадет пригоршня снежинок.
— По-моему, я приказал оставаться на месте, — процедил Оуэн.
— Я хотел пересесть к нему.
— Зачем?
Генри ответил спокойно, хотя голос слегка подрагивал:
— Потому что он умирает. Он умирает, но думаю, еще успеет кое-что мне сказать.
5
Оуэн взглянул в зеркальце заднего обзора, увидел Генри, обнимавшего Даддитса за плечи, удостоверился, что ремни обоих застегнуты, и закрепил свой.
— Держи его крепче, — посоветовал он. — Сейчас начнется адская тряска.
Он подал «хамви» назад, включил первую скорость и двинулся черепашьим шагом, стараясь обогнуть брошенный «субару» с правой стороны, где трещина вроде была поуже.
Оуэн оказался прав: тряска оказалась хуже, чем адской. Он мельком увидел, как тело Даддитса беспомощно подскакивает в руках Генри, а лысая голова бьется о его грудь. Но они благополучно миновали трещину и сейчас катили по Ист-стрит. Оуэну еще удавалось разглядеть полузаметенные следы подошв на белой ленте дороги. Мистер Грей жив и функционирует. Если бы только перехватить его, прежде чем ублюдок углубится в лес…
Они не успели.
6
Последним нечеловеческим усилием Даддитс приподнял голову, и Генри с ледяным, каким-то обвальным ужасом увидел, что глаза Даддитса тоже наполняются кровью.
Клац. Клац-клац. Хриплые смешки стариков: кому-то удалось сделать знаменитый тройной ход. В поле зрения снова вплыл телефон. И таблички над ним.
— Нет, Даддитс, — прошептал Генри. — Не пытайся. Береги силы.
Но для чего? Для чего, как не для этого?!
Табличка справа:
ОГРАНИЧЬТЕ ВРЕМЯ РАЗГОВОРА ПЯТЬЮ МИНУТАМИ, ПОЖАЛУЙСТА.
Запахи табака, запахи горящего дерева, прокисшего раствора из бочонка с пикулями. Рука друга на его плече. И табличка слева: