Именно его я и услышал, позвонив домой Дарио Наннуцци, Джимми Йошиде и Элис Окойн.
— Чёрт знает что! — в сердцах воскликнул я, нажимая кнопку отключения связи после того, как записанный на плёнку голос Элис начал: «К сожалению, я не могу поговорить с вами прямо сейчас, но…»
— Они, должно быть, ещё празднуют, — заметил Уайрман. — Дай им время, амиго, и всё уляжется.
— Нет у меня времени! — вскричал я. — Чёрт! Дерьмо! Чёрт!
Он накрыл мою руку своей, спросил успокаивающим тоном:
— В чём дело, Эдгар? Что не так?
— Картины опасны! Может, не всё, но некоторые — точно! Уайрман обдумал мои слова, кивнул.
— Хорошо. Давай разбираться. Самые опасные, вероятно, из цикла «Девочка и корабль», так?
— Да. Насчёт этих я совершенно уверен.
— Они практически наверняка ещё в галерее. Ждут, пока их упакуют и отправят владельцам.
Отправят владельцам. Господи, отправят владельцам!
— Я не могу этого допустить.
— Мучачо, чего ты не можешь, так это размениваться по пустякам.
Он не понимал, что это вовсе не пустяки. Персе могла погнать сильную волну, если бы захотела. Но ей требовалась помощь.
Я нашёл телефон галереи «Скотто», набрал его. Подумал, что там, возможно, кто-то есть, пусть часы и показывали четверть одиннадцатого. Всё-таки прошлым вечером народ разошёлся гораздо позже. Но упомянутый выше закон так и остался нерушимым, и я услышал записанный на плёнку голос. Нетерпеливо подождал, потом нажал на кнопку «9» и оставил сообщение: «Послушайте, это Эдгар. Я хочу, чтобы вы не отправляли картины и рисунки владельцам, пока я не дам отмашку, хорошо? Ничего не отправляйте. Задержите их на несколько дней. Найдите любой предлог, но не отправляйте. Пожалуйста. Это очень важно».
Я оборвал связь и посмотрел на Уайрмана.
— Они это сделают?
— Учитывая продемонстрированную тобой способность зарабатывать деньги? Будь уверен. И ты только что избавил себя от долгих подробных объяснений. Теперь мы можем вернуться к…
— Ещё нет! — Моя семья и друзья оставались наиболее уязвимыми, и тот факт, что они разъехались в разные стороны, совершенно меня не успокаивал. Персе уже показала, что может дотянуться очень и очень далеко. И я определённо начал вмешиваться в её дела. Наверняка она злится на меня. Или боится. А может, и то и другое.
Я уже собирался набрать номер Пэм, но вспомнил слова Уайрмана о том, что я избежал долгих подробных объяснений. Вместо записной книжки Уайрмана я сверился со своей ненадёжной памятью… и на этот раз, пусть и пришлось на неё надавить, она меня не подвела.
«Я услышу автоответчик», — подумал я. И услышал, но сначала этого не понял.
— Здравствуй, Эдгар. — Голос Тома Райли, но не его голос. Начисто лишённый эмоций. «Это таблетки, которые он принимает», — подумал я… хотя в «Скотто» отсутствия эмоций не было заметно.
— Том, слушай и ничего не гово…
Но голос продолжал говорить. Этот мёртвый голос.
— Она тебя убьёт, знаешь ли. Тебя и твоих друзей. Как убила меня. Только я ещё жив.
Я вскочил, покачнулся.
— Эдгар! — резко бросил Уайрман. — Эдгар, что случилось?
— Помолчи, — ответил я. — Я слушаю.
Сообщение вроде бы закончилось, но я слышал его дыхание. Медленное, поверхностное дыхание, доносящееся из Миннесоты. Наконец он заговорил.
— Быть мёртвым лучше. А теперь я должен поехать и убить Пэм.
— Том! — прокричал я записанному голосу. — Том, очнись!
— Умерев, мы поженимся. Свадебная церемония пройдёт на борту корабля. Она обещала.
— Том! — Уайрман и Джек уже подскочили ко мне. Один сжимал мою руку, второй — культю. Я едва обратил на это внимание.
Услышал: «Оставьте сообщение после звукового сигнала». Раздался звуковой сигнал, и в трубке повисла тишина. Я не положил телефон на колени — выронил его и повернулся к Уайрману.
— Том Райли собирается убить мою жену. — А потом добавил, хотя вроде бы говорил и не я: — Возможно, он уже это сделал.
Уайрман не стал вдаваться в подробности, просто предложил позвонить Пэм. Я смотрел на телефон, но никак не мог вспомнить номер. Уайрман продиктовал его мне, но теперь я не мог нажать на нужные кнопки: впервые за многие недели перед глазами стояла красная пелена.
Набрал номер Джек.
Я представил, как в Мендота-Хайтс звонит телефон, и приготовился услышать бодрый, безликий голос Пэм, записанный на автоответчик (сообщение о том, что она во Флориде, но перезвонит, как только вернётся). Пэм уже покинула Флориду, но могла лежать мёртвой на полу кухни рядом с мёртвым Томом Райли. И видение это было таким чётким, что я разглядел кровь на дверцах шкафчиков и на ноже, который сжимала окостеневшая рука Тома.
Один гудок… второй… третий… на следующем включится автоответчик…
— Алло? — Пэм. Запыхавшаяся.
— Пэм! — прокричал я. — Господи Иисусе, это действительно ты? Ответь мне?
— Эдгар? Кто тебе сказал? — В голосе слышалось крайнее недоумение. Она никак не могла отдышаться. А может, и нет. Это был голос Пэм, который я знал: с лёгкой хрипотцой, как бывало после простуды или когда она…
— Пэм, ты плачешь? — и наконец запоздало: — Сказал мне что?
— О Томе Райли, — ответила она. — Я подумала, что звонит его брат. Или… не дай бог… его мать.
— А что с Томом?
— На обратном пути он был в прекрасном настроении, смеялся, хвастался купленным рисунком, играл в карты с Кейменом и кем-то ещё в хвостовой части салона… — Вот тут она совсем расклеилась, и слова прорывались только между рыданиями. Сами же рыдания ужасали, но при этом и радовали. Потому что сотрясали живого человека. — Он отлично себя чувствовал. А потом, этим вечером, покончил с собой. В газетах, вероятно, напишут, что это несчастный случай, но он покончил с собой. Так говорит Боузи. У Боузи есть друг в полиции, который позвонил и сказал ему, а потом Боузи дал знать мне. Том направил автомобиль в стену ограждения на скорости семьдесят миль в час, а то и больше. На асфальте никаких следов заноса. Случилось это на шоссе двадцать три, то есть он ехал сюда.
Я сразу всё понял, фантомная рука могла ничего мне не говорить. Персе чего-то хотела, потому что злилась на меня.