Все замолчали разом, словно угодили под дождь со снегом. Коза побежала в свой угол, козленок семенил за ней. Недомерок от неожиданности так рванул завязки, что они лопнули и злосчастный плащ упал на пол.
– Проветрить! – хмуро бросил хозяин Верзиле и Молчуну и обернулся к жене. – Что здесь происходит?
К своему великому удивлению, женщина сумела быстро и толково изложить события.
– Так! – глухо бросил Кринаш и шагнул к столу, на котором возвышался Шершень с топором. – А ну, слазь! Не на то я столы ставил, чтоб об них всякая рвань подметки вытирала!
Шершень молча спрыгнул на пол.
Хозяин обвел присмиревшую компанию недобрым взглядом. В каждом движении этого кряжистого седого человека чувствовался бывалый воин. Можно было не сомневаться, что шрам на лбу он заработал не в кабацкой драке. Он стоял безоружный среди четверых вооруженных человек, но они разом оробели, почувствовав себя сворой мелких шавок рядом с матерым волком.
Не спеша Кринаш взял за плечо Красавчика (еще не избавившегося от «шлема»), пригнул его, несопротивляющегося, к столу, другой рукой забрал у Шершня топор и точным движением разбил бадью. Освобожденный парень ошалело заозирался. К его ладоням накрепко прилипли две дощечки.
– За бадью заплатите, – бросил Кринаш тоном человека, не ожидающего возражений. – Там что, скамья сломана? Значит, и за скамью. – Он обернулся к жене: – Почему в «зале» люди с оружием?
С чувством огромного облегчения Дагерта залепетала что-то невразумительное. Не дослушав, Кринаш обратился к Шершню:
– Ты у этой швали за главного?.. Ладно, сам вижу. Мечи, топор и прочие игрушки отдашь Молчуну, он их в амбаре запрет. А сами, если хотите здесь ночевать, марш на сеновал, только с огнем там поаккуратнее. Да не забудьте бабулю свою с полу подобрать. Нечего у моих гостей под ногами всякую дрянь разбрасывать, люди споткнуться могут!
– Почему на сеновал? – попытался возразить Шершень. – ~ Почему не здесь… где все?..
– Потому что вы – не все, – хладнокровно разъяснил хозяин. – А вздумаешь буянить – башкой ворота отворишь… Да, пока не забыл: вы тут девчушку напугали? Заплатите ей за испуг. Не хватало еще, чтоб о моем постоялом дворе дурная слава пошла: мол, тут гостей в обиду дают!
– А может, и нам… за испуг? – робко намекнул один из купцов.
– А вы – мужчины! – отрезал Кринаш. – Вам всякой швали бояться стыдно. Да их моя коза голыми рогами забодала! Вот лекарь… не знаю, как он это проделал, но себя в обиду не дал!
– Кто? Я? – весело запротестовал Айрунги. – Я человек смирный, беззащитный, меня любой таракан может обидеть…
– Не скромничай, у меня на людей глаз верный. Я ж вижу: кто тебя тронет – обожжется!
– А как же! Я ведь знаю тридцать два приема карраджу: двадцать восемь – убегать, остальные – прятаться…
– Да ладно тебе… пошли, выпьем за счет заведения…
Ильен глядел на учителя с таким восторгом, что у Айрунги встал комок в горле. Только сейчас он понял, из-за чего сунулся в эту переделку. Будь он один – залез бы под стол и заголосил хоть козлом, хоть свиньей, хоть наррабанским ишаком. Ерунда какая! От него кусок не отломится! В детстве публику еще не так потешать приходилось… А вот на глазах у мальчишки – не сумел! Неужели этот вихрастый наивный щенок имеет какую-то власть над Айрунги? Беда, если так…
– Так это и есть Горная Колыбель?
Джангилар протянул руку и коснулся края замшелой каменной колоды. Жест короля был почтительным, не грубым, но стоящего рядом Нуренаджи передернуло. Принц поспешно оглянулся: не заметил ли кто-нибудь его враждебных чувств.
Но столпившиеся вокруг грайанцы глядели только на древний камень.
– А что тут… мхом заросло?.. – поинтересовался король Грайана. – Волшебные знаки?
– Нет, Дракон, просто надпись на древнем языке. – Учтивость тяжело давалась силуранскому принцу, но со стороны все выглядело вполне достойно. – «Да возрадуется мать, да улыбнется отец».
– Первым грайанским ребенком, которого положат в эту колыбель, будет мой сын, – сказал король. – А потом – как в Джангаше: допускать всех желающих!
– Мудрое решение, государь! – отозвалась из-за его плеча статная черноволосая женщина. – Матери со всех концов страны понесут в Тайверан своих детей. Это даст новую жизнь столице, а то город стал приходить в упадок…
Нуренаджи тоскливо огляделся. Весь берег пылал кострами. Меж огней поднимались походные шатры, и среди них возвышался королевский – просторный, с зелеными и алыми узорами.
Вдоль берега, словно стадо китов, дремали пять кораблей. Завтра они расстанутся…
Грайанский король оглянулся, заметил Нуренаджи, устремившего взор на реку, и догадался, о чем тот думает.
– Завтра Горная Колыбель продолжит свой путь в Грайан, – сказал Джангилар. – Будет ли Вепрь сопровождать ее до самого Тайверана?
– Нет, за Колыбель отвечает Метвеш Шелковый Плащ из Клана Акулы. Он сумеет уберечь драгоценный груз от опасностей дальнего пути. Мне же мой государь повелел встретить короля Грайана и с почетом сопроводить его в Джангаш.
Нуренаджи не назвал Грайан Великим. Джангилар не обратил внимания на эту оговорку, случайную или намеренную. Но черноволосая красавица еле заметно нахмурилась. Сестра Короля считала своей обязанностью замечать мелочи, которые впоследствии могли оказаться важными.
– Любезность Нуртора приятна мне, – поддержал беседу король, – тем более что юный Вепрь теперь – наследник престола… не так ли?
Нуренаджи кивнул. Он старался быть серьезным, даже мрачным, но не сразу сумел задавить на губах довольную улыбку.
– Предательство – это ужасно… это я о Тореоле, – отозвался он с самым горестным вздохом, какой только смог из себя выжать. – Дракона хранит от измены подданных могущественный талисман, а нам, силуранцам, приходится полагаться на милость Безымянных!
– Пусть эта милость всегда пребудет над твоим государем, – доброжелательно кивнул король. – Прошу Вепря ко мне в шатер – разделить вечернюю трапезу… Пойдем, Нурайна.
– Да простит меня государь, – негромко отказалась женщина, – я устала и хотела бы лечь спать. Завтра рано вставать – еще до полудня мы будем в Джангаше.
Нурайна откинулась на подушки, закрыла глаза и рассеянно позволила двум рабыням хлопотать вокруг себя. Юная служанка бережно расчесывала длинные волосы госпожи, а старуха протирала лоб и щеки хозяйки влажной, горьковато пахнущей тряпочкой и озабоченно разглядывала уголки глаз и рта: не появились ли, храни Безликие, первые морщинки? Все-таки госпожа не молоденькая уже, в тридцать шесть лет надо красоту беречь. А уж и есть что беречь! Ничего не скажешь, все дали боги… Вон какой лоб высокий да чистый… а брови-то, брови – черные, ровные, чуть у висков приподнятые… а уж глаза – загляденье: темные, большие, широко поставленные… Жаль, нечасто улыбается, редко люди видят, какие зубы ровные да белые… А вот следить за этим богатством – ну, никак не хочет! Вроде ей все равно, красивая она или нет…