Адриен сжал губы. Слишком очевидно было, что это все значит. Теперь он заметил под кедром в снегу два невысоких холма. Наверное, он был здесь не первым, от кого требовалось вырыть яму. Только что он готов был кричать от радости, прыгать от того, что судьба так внезапно изменилась к лучшему, а теперь все снова готово обратиться в пепел. Он поглядел в долину. В сумерках колонны сливались с темнотой.
Там, внизу, не было места, где он отыскал бы тепло. И возврата тоже нет. Он в руках Жюля.
Священнослужитель отбросил широкий капюшон. У него было примечательное лицо. Морщинки у губ и глаз свидетельствовали о том, что он любит смеяться. Черные, как вороново крыло, волосы были коротко острижены. На висках серебрилась первая седина. Наверняка он повидал более тридцати лет на своем веку. Или, быть может, пятьдесят? Нет. Рот не ввалился. Похоже, у него еще сохранилось большинство зубов.
Пятьдесят быть не может!
Но особенно удивительными были глаза. Они были красивого, живого голубого цвета.
— Ты справишься с работой?
— Я устал, господин. Путь был нелегким…
— Это последнее испытание. Потом ты станешь моим учеником.
Он произнес это с такой сердечностью, что злиться на него было невозможно. Адриену казалось, что он стоит перед старым добрым другом, в котором можно быть уверенным: он желает только добра. И ведь Жюль оказался прав насчет города. В ночь после бегства Адриена над страной пронеслась страшная буря. Если бы стражники поймали его и забыли у позорного столба, как предсказал Жюль, он был бы уже мертв.
Священнослужитель что-то знает. Что-то, чего не хочет говорить. Но это ради блага Адриена, если сейчас он послушается Жюля и без возражений примется за работу, несмотря на то что устал так, что может уснуть на ходу.
— Ты справишься, — подбодрил его Жюль. — Ты сильный.
Я вижу. И из того же теста, что и твой отец. Однажды он был ранен в бою семь раз. Он сражался против подлых эльфов. Но он остался на месте и продолжал бороться там, где другой, более слабый, погиб бы. — Священнослужитель указал на склон. — Видишь там, наверху, черный куст? За ним наша хижина. Там теплый очаг и наваристый бульон с жирным мясом. Все это ждет тебя. Поспеши, друг мой.
Жюль еще раз ободрительно хлопнул мальчика по плечу, а затем отправился к хижине.
Когда он удалился, на Адриена навалилась усталость. Руки дрожали, когда он взялся за лопату. Ладони покрылись коркой. Мальчик тяжело вонзил лопату в снег. Она с хрустом вошла в обледеневший верхний слой. Земля же под снегом была твердой словно камень.
Адриен в отчаянии поглядел на горизонт. Красный цвет неба сменился бледно-серым, постепенно становилось темнее.
Взошла луна. Туч почти не было. Он чертовски сильно замерзнет этой ночью.
Фальрах чувствовал, что за ними наблюдают. Ощущение было очень сильным, он воспринимал чей-то взгляд как мягкое прикосновение. Это было для эльфа внове.
В его объятиях лежала Эмерелль. Он чувствовал ее ровное дыхание. Почему она ничего не замечает?
Он приоткрыл глаза. Их костер давно потух. Сначала Фальрах подумал, что проснулся от холода. Дневная жара стала не более чем далеким воспоминанием. Воздух остыл, и эльфы вместе заползли под плащ.
Королева не стала защищаться при помощи заклинания и страдала от холода вместе с ним. Возможно, это только предлог, чтобы лечь рядом. Впервые с тех пор, как он пришел в себя в темнице этого чужого тела, он чувствовал себя счастливым. Вплоть до того момента, как проснулся.
По ту сторону погасшего костра что-то двигалось. Эльфы прихватили с собой кукурузные початки из жертвенных мисок. На протяжении последних дней это был для них единственный провиант. Остатки ужина лежали там, где двигалась тень, на песке.
Все те три дня, когда они шли по направлению к горам на горизонте, у них не было чувства, будто их преследуют. Кто же это бродит вокруг лагеря? Краем глаза Фальрах заметил вторую фигуру. Кобольд?
Двуручный меч был прислонен к скале, за пределами досягаемости. Фальрах проклял себя за то, что лег так далеко от оружия. Меч был последним, о чем он думал, когда Эмерелль объявила, что они будут спать вместе под его плащом.
Некто, стоящий возле обглоданных початков кукурузы, поднял голову. Лицо было белым. Нет… Это череп!
Это просто раскрашенные лица. Голос звучал у Фальраха в голове. Он знал, что певцы ветра могут призывать животных и находиться в их мыслях. Оказывается, умение распространяется не только на животных. Это стало новостью для эльфа.
Значит…
Не беспокойся, мне все равно, что ты обо мне думаешь.
«Но ты лезешь в мое сознание», — мысленно ответил он.
Кроме всего прочего, у одного из крашеных кобольдов в руке было копье, выглядевшее, в отличие от нарисованных черепов, достаточно настоящим.
В погасшем костре вспыхнул огонь, осветивший лагерь ярким светом. Послышались испуганные крики. Фальрах увидел, что крохотные фигурки поспешно бегут в спасительную темноту. Их было по меньшей мере двадцать! А он заметил только двоих.
Эмерелль поднялась. Она подошла к краю круга света, который давало пламя. Наклонилась за чем-то. Затем снова посмотрела во тьму. От нее исходила жутковатая сила. Может быть, сейчас она в мыслях кобольдов? Фальрах почувствовал, что она плетет заклинание. Казалось, воздух вокруг изменился. Это было в эльфийке новым. Чем-то таким, отчего по коже бежали мурашки, похожие на полчища настоящих насекомых.
Охваченный беспокойством, эльф поднялся и подошел к Эмерелль. Теперь он увидел, что она держит в руках. Связку маленьких стрел, обмотанных веревкой из волокон растений.
Острия были из черного камня. Выглядели они липкими.
К ним пристала пыль.
— Хаттах, — произнесла Эмерелль, как будто это все объясняло.
Фальрах поднес стрелу к носу. От нее исходил сладковатый запах. Запах, оставлявший на языке ощущение, будто в рот попала шерсть.
— Хаттах — это яд, получаемый из мякоти кактусов. Если его правильно приготовить и подышать им, то можно решить, что разговариваешь с духами предков. Если же он попадет в кровь, то парализует легкие и ты задохнешься.
— Наверное, тогда нам не стоит стоять напротив костра, словно живые мишени?
— Мы вне опасности, по крайней мере пока. Они все еще бегут. Но они вернутся. В нескольких милях отсюда находится маленькая деревушка. Завтра мы пойдем туда.
— А мы не можем просто уйти?
— Это не в моем духе — бежать. Я хочу жить в мире. Может быть, здесь, может быть, в другом месте. Это удастся, только если мы примем вызов. Я не хочу в дальнейшем постоянно думать, не нацелил ли кобольд отравленную стрелу мне в спину.
— Зачем им впускать нас в деревню?