А потом было… нет, даже не больно. Просто противно до тошноты, омерзительно так, что Альвариэ казалось — она сейчас сдохнет от этого омерзения.
Натешившись, Анри застегнул штаны и со всей силы пнул девушку в плечо. Что-то громко хрустнуло, по всему телу прокатилась оглушительная волна боли. Маленькому отморозку понравилось — он ударил еще раз, и еще…
Когда ею занялся следующий, Альвариэ уже почти ничего не соображала от боли.
Успели трое — сам Анри и двое охранников купца. Потом был восхитительно прекрасный свист стрелы, хрип и бульканье крови в пробитом горле, тяжесть упавшего на нее трупа и горячая, алая струя, текущая из его шеи по ее плечам и груди.
Отец и братья успели вовремя. Хотя, конечно, лучше бы они успели чуть раньше.
Анри и его папашу Альвариэ прирезала сама. Пока ее насиловали, она представляла себе, каким мучительным казням она предала бы купца и купчонка, но когда дошло до дела, девушка просто перерезала обоим глотки. Даже это оказалось противно.
Гельхар не стал ни утешать дочь, ни бранить ее за неосторожность. Только отозвал в сторону, предварительно наложив на раздробленное плечо жесткую фиксирующую повязку, и спросил:
— Только честно скажи: ты была девицей до них?
— Нет, конечно, — северянка хмуро смотрела куда-то в сторону, иногда нервно кусая губы — плечо словно бы горело огнем. — Я еще в прошлом году, на ярмарке успела…
— Вот и хорошо, — с облегчением вздохнул отец. А когда девушка перевела на него недоумевающий взор, нехотя пояснил: — я породу таких, как ты, знаю. На севере ты не засидишься, тебе здесь тесно станет. А замуж, к котлу и детям, тем более не пойдешь. Так что тебе скромное девичество ни к чему. А вот если бы те ублюдки были бы у тебя первыми…
— Не волнуйся, отец, — поняла она. — Мне есть с чем сравнивать, и мужиков шугаться не буду, если то мужики, конечно, а не как этот кусок варжьего дерьма.
Плечо окончательно зажило только через год. Психологическая травма — гораздо раньше, Альвариэ снова была с мужчиной буквально через три месяца. Очень уж хотелось забыть тот «опыт». Конечно, пришлось соблюдать невероятную осторожность в движениях, но партнер прекрасно все понимал, и сам был аккуратен донельзя, и так же нежен. Забыть девушка не забыла, но воспоминания притупились, затерлись, и перестали всплывать при каждой мысли об интимных отношениях.
Как и предсказывал опытный и мудрый Гельхар, через несколько лет Альвариэ покинула племя и отправилась искать свое место под солнцем. Она почти не вспоминала о случившемся в Ргохо. Только когда в очередной раз начинало болеть плечо, или приходилось так или иначе пересечься с мужчиной, неспособным за себя постоять.
После второго глотка эликсира прошло уже пять минут, а боль лишь слегка притупилась, но никак не желала отступить. Проклиная все на свете, женщина встала с кровати, стараясь не разбудить дрыхнущего рядом Велена, наспех оделась, сунула в ременную петлю на поясе топор, и вышла в коридор. Лэрта еще две недели назад, когда был прошлый приступ, прекрасно сняла боль, после чего плечо не давало о себе знать почти пятнадцать дней. Правда, сейчас оно разболелось так, что Альвариэ действительно готова была даже разбудить целительницу, лишь бы это наконец прекратилось.
Но Лэрты на месте не было. Северянка, сосредоточившись, попыталась определить время — выходило около трех часов ночи, биологические часы у нее были очень точные. Обычно в такое время целительница всегда была уже в корчме…
«Может, опять что-нибудь с полуэльфом?» — предположила Ллинайт, и постучалась в комнату Анжея и Тэйнара. Дверь легко поддалась.
На не расстеленной кровати прямо в одежде спал Тэйнар, вторая постель пустовала. Альвариэ, терзаемая нехорошими предчувствиями, спустилась в зал — там никого не было.
Лэрта обычно возвращалась не позже полуночи, но полночь в Ан'гидеале — это уже глухое и опасное время. Мало ли что могло случиться, а ведь целительница вряд ли смогла бы защититься от пары пьяных варваров…
Вернувшись в комнату, молодая женщина безжалостно разбудила любовника. Велен сначала выругался, но узнав причину незапланированной побудки, быстро начал одеваться: любой воин всегда крайне ценит целителя, если таковой присутствует в команде, а Лэрта была еще и как человек симпатична и Альвариэ, и Велену.
— Может я и зря поднимаю тревогу, — проговорила Ллинайт, пока воин натягивал сапоги, — Анжея тоже нет, возможно, они ушли куда-нибудь по делу. Но мне все равно тревожно. Давай хотя бы обойдем тот район, который Лэрта проходит, когда возвращается от дома этого парня, жену которого она лечит.
— Конечно, пройдем, — Велен тоже выглядел встревоженным, но еще не настолько, насколько Альвариэ — он еще не до конца проснулся.
Когда они вышли из таверны, начал валить снег. Густой, частый, пушистый. Северянка хотела было выругаться, что такой снег моментально завалит все следы, но осеклась, окинув взглядом улицу. Снегопад не начался, он просто возобновился.
— Я — направо, ты — налево. Пойдет?
— Хорошо. Встречаемся у дома того мужика, жену которого…
— Я поняла. Хорошо, — Ллинайт надвинула капюшон и быстрым шагом пошла по улице, внимательно вглядываясь в переулки.
Долго идти не пришлось. Буквально через двадцать минут зоркие глаза воительницы разглядели в пелене снега пошатывающуюся фигурку, бредущую вдоль дома.
— Лэрта?!? — женщина в два прыжка оказалась рядом с подругой, обняла ее, вынуждая опереться на крепкое плечо. — Что случилось, где ты была?
— Альва, я так рада тебе… — с трудом улыбнувшись, прошептала целительница. Ей и Велену строгая северянка позволяла называть себя сокращенным именем. — Я боялась, что сама не дойду… Нам надо скорее вернуться в корчму, Анжею грозит очень серьезная опасность!
Анжею было хорошо. Хорошо до безумия, до совершеннейшего бесстыдства, до полного и безоговорочного растворения в своем «хочу». Он не желал думать ни о цели путешествия на Север, ни о спутниках, которые казались сейчас мрачными ханжами, ни хвоста Ярлига не понимающими в жизни и ее прелестях… да-да, именно прелестях! Ибо для чего еще существует жизнь, как не для наслаждения ею во всех проявлениях? Какой дурак придумал, что он, Адепт величайшей силы этого мира, должен что-то для кого-то делать? Нет уж, довольно! Слишком много было отдано этим ничтожествам, хватит! Хватит! Теперь его очередь жить! Жить, то есть — получать от жизни все, абсолютно все, что она только может ему дать! Наслаждение, упоение — вот он, истинный смысл! Утоление собственной жажды удовольствий, и никак иначе!
— Повелитель, повелитель, я прошу вас, я умоляю… — стонала извивающаяся под ним Илона. Длинные каштановые волосы хищными тонкими прядями разметались по фарфоровой коже, огромные темные глаза подернуты поволокой всесжигающей страсти, не слишком крупная упругая грудь, подчеркнутая кружевом бесстыдно распахнутой рубашки уже украшена синеватыми следами поцелуев, окруженных венчиками укусов.