Полуэльф свернулся клубком под одеялом. Мышцы напрягались до судорог. Волна чревоугодия раз за разом накатывала на измученный разум, с каждым всплеском все больше и больше подчиняя себе юношу.
Минута текла за минутой. Из фиолетовых глаз одна за другой катились крупные слезы. Анжей бессильно дрожал, пытаясь совладать с гранью, подчинить себе бунтующие и требующие наслаждений сознание, подсознание, и тело. К чревоугодию прибавилось разбуженное вчера сладострастие — юноша мелко затрясся в беззвучном хохоте, представив себе презабавнейшую картинку: обнаженную девушку, бесстыдно распластавшуюся под ним, и аппетитную хрустящую поджаристую корочку на ее грудях. Так сказать, два в одном, перекусить, не отходя от тела.
От омерзения Анжея затошнило. Он резко вскочил, опрометью бросился из комнаты, едва не споткнувшись о спящую на полу Альвариэ. Зажимая рот ладонью, полуэльф едва успел добежать до уборной, и склониться над клозетом — его вывернуло наизнанку.
Когда в желудке закончилась даже желчь, и сухие рвотные позывы немного отпустили, Адепт, шатаясь, подошел к закрепленному на стене умывальнику. Он полоскал рот, и плескал в лицо ледяной водой, пока от холода не начало сводить зубы. Его взгляд случайно упал на зеркало, закрепленное над умывальником. В блестящей поверхности отражалось бледное до синевы лицо, растрепанные черные волосы, и полные тоскливого безумия глаза.
Хуже всего было то, что Анжей хоть и не был девственником, но опыта у него имелось крайне мало — единственный раз с какой-то пьяной шлюхой просто для того, чтобы узнать, «а что это вообще такое», мало что дал. Было скорее противно, чем что-либо еще. Так вот, опыта у него не было, в отличие от фантазии, крайне богатой. Почему-то особенно богатой в отношении навязываемых Гранью желаний.
Напряжение в паху сводило с ума. Рисуемые воображением сцены поражали бесстыдством и развращенностью. Полуэльф едва сдерживался, чтобы не разрыдаться прямо здесь.
Сил тащиться обратно в комнату не было. Он медленно сполз по стенке, обхватил колени руками, сжался в комочек. Это пройдет, это обязательно закончится, скоро, очень скоро, надо только перетерпеть, переждать… Все пройдет… Надо просто потерпеть, подождать… Пройдет…
Новая волна нахлынула со страшной силой. Анжей запрокинул голову, удерживая рвущийся крик, пребольно ударился головой о стену…
…и на несколько секунд обрел способность ясно мыслить. Боль отбросила очередное колебание Грани, блокировала пылающие в мозгу картинки, отрезвила не хуже ведра ледяной воды.
Юноша хрипло рассмеялся. Еще раз дернул шеей, прикладываясь о толстые голые доски затылком, потом еще раз, и еще…
Перед глазами плыли маленькие цветные звездочки, в ушах шумело, тело отказывалось повиноваться — но зато атак Грани больше не было. Анжей уже не хотел ни нагих красавиц, ни заморских яств.
По правде говоря, после полутора десятков сильных ударов головой о стену Анжей хотел только одного — сдохнуть. И отнюдь не из-за ярлиговых пороков, а от гораздо более банальных вещей — дикой головной боли, омерзительной тошноты, и не то, чтобы чем-то особенно неприятной, но все же раздражающей потери ориентации в пространстве.
Пытаясь избавиться от одолевающих его пороков, полуэльф попросту заработал себе сотрясение мозга.
С четвертой попытки он все же нашел выход из уборной. Кое-как, держась за стенку, дошел до комнаты, навалился на незапертую дверь, совершенно забыв, что открывается она в коридор. Неловко дернул на себя ручку, совершенно не соображая, что делает, и мешком осел на пол. С каждой минутой юноше делалось все хуже.
К счастью, Альвариэ проснулась от шума, и выглянула за дверь. Как она перенесла его на постель, отчаянно при этом ругаясь, Анжей уже не помнил — он провалился в тяжелый, мутный полусон-полубеспамятство.
Аромат незнакомых трав, наполнявший пещеру, уверенное мягкое тепло, исходящее от костра и нагретых камней, и усталость, тянущая в каждой мышце, обволакивали тело и разум. Тэйнар в очередной раз тряхнул головой, отгоняя сонный морок, и с досадой подумал: если женщина провозится со своим раненым варгом еще хотя бы минут двадцать, он точно уснет. Колдовской сон, в который его погрузили почти что на половину суток, совсем не принес отдыха, скорее, наоборот — Плетущий чувствовал себя так, будто бы он провел дня три в тяжелых работах. А долгое восхождение на гору и жуткий путь по ледяной тропке над пропастью вымотали его окончательно.
Он сидел у стены, на плетеной циновке, которую указала хозяйка пещеры. Она не испугалась и не удивилась при виде незваного гостя — лишь жестом попросила о тишине, и предложила сесть, подождать, пока она освободится. Несколько секунд поколебавшись, Тэйнар принял приглашение. Сбросил ненужную уж прозрачность, и сел.
Минут пятнадцать он разглядывал обстановку пещеры. Стопка циновок у входа, развешенные на вбитых в тонкие расщелины клиньях ткани, сложенное из шкур ложе за очагом, несколько котлов, ножей, и плошек, расставленных на камнях. В дальнем правом углу в скале выбит кусок камня, образуя сквозное отверстие, забранное крупным желтоватым кристаллом. Под ним — прямоугольное углубление в полу, примерно десять футов в длину, и семь — в ширину, засыпанное землей. Из черной влажной почвы к кристаллу тянутся ростки и побеги всех оттенков зелени — больше половины растений Тэйнар никогда и нигде не видел, а в дальней от входа борозде дозревают мелкие, но крепкие кочешки гельвы, уже налившиеся фиолетовым пурпуром. Сразу за огородом — невысокий плетеный загончик, в нем негромко квохчут куры. Чуть левее прямо из земли бьет источник — вода ледяная, но чистейшая. Вокруг источника в камне тоже сделано округлое углубление, а излишки воды вытекают наружу по выдолбленной в полу узкой канавке. Правый угол и вся прилегающая к нему стена до самого входа затянута шкурами и тканями.
Возвращаясь к обитательнице пещеры, Тэйнар зацепился взглядом за ложе. На короткое мгновение ему показалось, что ослепительно белая шкура снежного кота, аккуратно свернутая в изголовье, шевельнулась. Он пригляделся — и подавил желание выругаться. Нет, галлюцинаций у плетущего пока что не было. Просто на подушке и впрямь лежал огромный снежный кот, а вовсе не его шкура.
— Эй, человек со светлыми глазами! — окликнула его отшельница. — Помоги Шами-ни перенести циновку!
На имперском она говорила более-менее чисто, но с заметным акцентом.
Тэйнар беспрекословно повиновался. В конце концов, его встретили миром, и начинать конфликт первым он не хотел.
После того, как плетущий сам отнес к стене циновку со спящим варгом, и, по жесту хозяйки взяв из стопки у входа другую, опустился на место у очага, седоволосая женщина поднесла ему выдолбленную из камня чарку, полную горячего густого отвара с терпким ароматом, в котором чувствовался спирт. Себе она налила чистой холодной воды.
— Выпей, светлоглазый человек из лесного народа. Выпей, и Шами-ни поговорит с тобой.
Чувство опасности молчало. Тэйнар осторожно поднес к губам пахучее зелье, и медленно сделал первый глоток. По телу раскатилась волна жара, на мгновение наполняя его силой и свежестью. Уже не колеблясь, мужчина осушил чарку.