* * *
…Дверь подъезда была видна как на ладони. Вокруг никого и ничего подозрительного.
Окна квартиры, присматривать за которой попросили Анну, тоже выходили на эту сторону.
Инструкции оказались просты:
– Как войдёшь, осмотри квартиру. Если все в порядке – сразу раздерни занавески на кухонном окне. Если на лестнице встретится кто-то, неважно кто, – парочка целуется, ханыги пьют портвейн, молодёжь на гитаре бренчит, – раздерни занавески в комнате, тоже сразу, не откладывая. Если же в квартире засада…
Лесник осёкся. Понял по её улыбке, что такой вариант Анна представить не может. Сказал медленно, с расстановкой:
– Это очень серьёзно, Аня. Если в квартире засада – никакого сопротивления. Не вздумай пускать в ход ногти или подвернувшиеся предметы. Изобрази стандартные реакции: испуг, возмущение… Про меня – ни слова, про занавески, естественно, тоже. И постарайся оказаться где-нибудь в углу или у стены. Когда начнётся – падай на пол и не шевелись.
Не верит. Явно не верит, что в обыденную жизнь могут ворваться такие страсти… Лесник на секунду пожалел, что не обладает таким же, как у Юзефа, таранным даром убеждения.
– Из квартиры не выходи, на звонки в дверь и по телефону не отвечай. При любых неожиданностях – звони.
Он протянул ей клочок бумаги с номером. Мобильник Лесник купил вчера, вместе с компьютером-приманкой, повинуясь какому-то смутному предчувствию. Теперь номер, о котором Юзеф и Контора не имели представления, оказался весьма кстати.
– Хорошо, – сказала Анна, – я сделаю все, как надо. Спасибо за все, Тимофей.
В интонации, с которой она назвала его по имени, чувствовался знак вопроса. Маленький. Крошечный. Но чувствовался.
Он должен был сейчас ей что-то сказать, и не знал – что, и сказал странное, первым пришедшее на ум. То, что не говорил никому за все годы работы на Контору. За те десять лет, в течение которых он звал себя Лесником и только Лесником – не считая кучи фальшивых имён, вписанных в фальшивые документы.
– Мама называла меня Андреем, – сказал Лесник. – А иногда почему-то Анджеем…
Последнего имени не знал даже Юзеф, которому полагалось знать все.
Звук отпираемой двери застал Фикуса врасплох.
Утро и начало дня прошли в напряжённом ожидании, Фикус был как натянутая струна. Или как натянутая проволока растяжки – тронь, и взорвётся. Но время шло, сучка не появлялась. И напряжение помалу начало спадать. Ненависть остывала. От скуки Фикус с увлечением читал найденную в квартире книжку по комнатному цветоводству – читал и чертыхался, пальцами в перчатках разлеплять страницы было крайне неудобно.
Царапины почти не болели, и где-то глубоко зрела смутная, пока ещё неосознанная мысль – а ну её к черту, мочалку эту, когда-нибудь потом встретимся, невелик городок, сколько же можно сидеть тут впустую…
Замок лязгнул. Фикус вскочил. Прижался к простенку у двери. Через секунду понял, что все ещё сжимает книжку – осторожно опустил её на пол. Ладонь стиснула шокер. Фикус замер, не дыша.
Мягкие шаги… Бля, каблуки не цокают, значит пришла в кроссовках, если рванётся убегать, ещё побегай за ней тут… Пусть зайдёт поглубже, сюда, в комнату…
В комнату стерва не пошла. Из кухни раздался странный скрипучий звук – снова шаги – дверь хлопнула – прощальный скрежет замка.
Просекла, похолодел Фикус. Где-то он лажанулся, что-то оставил на виду… Осторожно высунул голову из-за двери – в прихожей никого. Прошёл на кухню – то же самое… Ушла.
Никаких следов своего пребывания Фикус не увидел. Ничто спугнуть гадину не могло… Однако – зашла, раздернула занавески – и ушла. Загадка.
Он хлопнул себя по лбу, выскочил в прихожую. Так и есть, заткнутая за зеркало квитанция прачечной исчезла.
Даже лучше. Прачечная, знал Фикус, недалеко. Туда-обратно – тридцать минут неспешным шагом. Да ещё минут десять там… Если очередь – двадцать. Отлично, врасплох теперь не застанет…
Он вернулся в комнату. Смутная мысль: отложить месть – испарилась. Фикус злобно пнул валявшуюся под ногами книжку – не хватает ещё в критический момент поскользнуться на глянцевой обложке…
Пожилая женщина обмякла на диване. Однояйцевый близнец с недовольным видом убирал в футляр медицинские причиндалы. Белого халата на нем уже не было. Близнец-2 (тоже без халата) вышел из комнаты, принадлежавшей Пашику, бармену клуба «Разряд». Пожал плечами – ничего, дескать, интересного. Так оно и было – если, конечно, не интересоваться коллекцией разноплановой новой и б/у электроники, а также обнажёнными красотками, в изобилии украшающими стены…
– «Глобус» куда-то убыл на весь уик-энд, – сказал близнец-1 в трубку, не тратя времени на приветствие или пароль. – Куда – неизвестно. Якобы для него это обычное дело. Ждать?
Помолчал, выслушивая распоряжения. Закончил разговор коротко:
– Слушаюсь!
Близнец-2 тем временем подошёл к женщине, взялся за её безвольную руку, сосчитал пульс. Спросил:
– Не загнётся? Сердчишко что-то не очень…
– Не должна бы, – равнодушно ответил напарник. – Поехали. Начальство на кофейной гуще нагадало, что клиент – это «фторый нумер». «Глобуса» приказано оставить…
– Опять к нему домой, что ли? Я-то думал, сейчас тут покемарим по очереди…
– Хочешь, укольчик сделаю? Сна ни в одном глазу – будешь скакать как козлик, обожравшийся виагрой.
– Знаю я твои укольчики… Куда ехать-то?
– К интернет-клубу. Наблюдать снаружи. Не боись, подрыхнешь на заднем сиденье маленько… Все равно сегодня хрен откроются – карнавал.
…Близнецы вышли из парадной, направились к машине. Свидетелем их отъезда стал лишь сидевший на лавочке у подъезда гражданин, на вид весьма потрёпанный в схватках с зелёным змием. Когда машина свернула за угол, драконоборец уронил голову на плечо и тихо сказал несколько слов на удивление трезвым голосом. Казалось, он обращается к полупустой бутыли «тридцать третьего», устроившейся на той же лавочке. Бутыль не ответила верному поклоннику. Вместо неё отозвалась крохотная клипса-приёмник, маскируемая на ухе гражданина прядями давно не мытых волос.
Леснику спать уже не хотелось.
Бывает такое, если не смыкать глаз часов тридцать-сорок: тело движется вроде уверенно, но словно на автопилоте, голова пустая и гулкая, – а сна ни в одном глазу.
…После того, как на кухонном окне раздернулись занавески, он вернулся в машину. Сидел – и не знал, что делать. Впервые за последние двое суток (и последние десять лет) – не знал.
Привычный мир рассыпался на глазах, и осколки его складывались в причудливые и уродливые комбинации. Все менялось и все теряло свою цену. Боевой товарищ стал Иудой, начальство – кучками делящих власть интриганов, а враги, спасать человечество от которых тебя призвали, – оказались просто ставками в чужих играх…