Вот ради этого Евпейт и пришел во дворец. Но Пенелопы там не оказалось.
— Где царица?
— Там… — махнул рукой в сторону Долион, с трудом оторвавшись от дела.
— Что она там делает? Решила сама надзирать за работой рабов? — Голос Евпейта насмешлив. Видно, у Пенелопы и впрямь дела плохи, если она не стала нанимать опытного человека и сама приглядывает за работами. Но что может слабая женщина?
Пенелопа не тратила свои сокровища, о которых Евпейт знал только одно: они, несомненно, есть! Когда спартанка приплыла на Итаку, за ней прибыли корабли, тяжело груженные серебряными и золотыми изделиями, а также тонкими тканями, дорогой домашней утварью, украшениями. Украшения на Пенелопе бывали в праздники разные и очень красивые. Когда же она начнет продавать свои богатства?
Евпейту казалось, что он все рассчитал верно: налет пиратов уничтожил съестные запасы царицы, оставив ее без ничего, увезены почти все рабы, сожжено все во дворце, немало убитых… Одиссей далеко, о том, что Икарий изгнан из Спарты, Евпейт знал задолго до плаванья Актора (потому и подсказал пиратам, когда и кого грабить), Лаэрт настолько испуган, что будет тихо жить в своем домике за городом.
Евпейт надеялся, что молодая царица рискнет уплыть к отцу, захватив с собой основные сокровища. Устроить ей встречу по пути не составляло труда, у Пенелопы оставался всего один корабль. Однако она оказалась куда разумней, сначала отправила на разведку Актора. Когда и этот корабль уплыл, Евпейт дал знак пиратской шайке, что можно нападать — безопасно. Но спартанка и тут повела себя так, как не ведут женщины, — она сумела даже дать отпор нападавшим. Конечно, они все сожгли и разграбили, однако Евпейту пришлось со своей стороны выплатить им немалый куш за понесенный урон.
Евпейт не поверил никаким рассказам о чудовище, растерзавшем Ликета, но убеждать пиратов, что с ними так жестоко обошлась женщина, тоже не стал, пусть боятся соваться на Итаку, все же на острове не только царский дворец, вернее, его останки. Не то в следующий раз может прийти в голову пограбить и городских богатеев…
Теперь он с нетерпением ждал, когда же царица примется продавать свои богатства, чтобы на что-то жить до возвращения (будет ли оно?) Одиссея.
С какой стороны ни посмотри, Евпейту все выгодно. Он сам с удовольствием женился бы на молодой, красивой женщине и стал царем Итаки. Была, правда, загвоздка в собственной супруге, но уж это устранимо, как и маленький сын Одиссея Телемах. В царстве Аида места всем хватит…
Если бы Пенелопа просто убралась с Итаки к своему отцу в Спарту, тоже хорошо, в отсутствие царя и царицы не взять власть и вовсе глупо, Лаэрт не помеха…
Если бы увезла с собой сокровища — можно пограбить по пути…
Но Пенелопа счастливо избежала этих опасностей, оставалось следующее — тратить свои богатства. На Итаке не так много торговцев и вовсе нет богачей, способных купить дорогие украшения и вещицы Пенелопы. Да никто и не стал бы сейчас расходовать на это собственные сбережения. Мог разве что Евпейт, а он стал бы скупать задешево, а еду продавать дорого… Заполучить сначала ценности царицы, а потом ее саму — тоже неплохо.
Одиссея Евпейт не боялся, при возвращении от Трои беспокойному царю вполне можно устроить встречу подальше от Итаки, пираты с удовольствием поживятся тем, что награбит царь Итаки в Троаде (если награбит и вообще будет возвращаться).
Настоящим хозяином на острове давным-давно был Евпейт, а то, что царем назван Одиссей, так это временно. Хитрый Евпейт понимал, что итакийцы не простят, если он открыто возьмет власть, пока царь уплыл воевать, но прошло уже несколько лет, жители начали ворчать из-за упадка хозяйства, трудностей жизни без мужчин, без нормальной торговли, без хороших вестей…
Окинув взглядом поле, на котором женщины жали ячмень, Евпейт не увидел Пенелопы. Царица должна бы сидеть под навесом, чтобы не опалить солнцем свое нежное лицо, но никакого навеса не было и в помине. Однако в кустах на краю поля явно кто-то был; решив, что Пенелопа там, Евпейт пошел в эту сторону. Но там, на разостланной шкуре, молодая женщина кормила грудью ребенка, лежали остатки трапезы, заботливо прикрытые тканью, стоял большой сосуд, видно, с водой.
— А где царица?
И снова взмах в сторону поля:
— Вон там.
— Где там?!
— Третья слева.
Евпейт обомлел: Пенелопа жала! Царица, как простая рабыня, работала вместе со всеми! Волосы ее подвязаны большим куском ткани, чтобы не выгорели, и без того не слишком длинная туника подоткнута под пояс повыше, в руках серп.
Мужчина невольно залюбовался, у Пенелопы крепкое тело, ловкие движения, стройные ноги.
Но полюбоваться не пришлось, кормившая ребенка женщина громко крикнула:
— Эгей!
Пенелопа распрямилась, отвела рукой с серпом выбившуюся прядь со лба, поспешно одернула тунику и двинулась к Евпейту. На ее лице явно читалась досада. Потом Евпейт понял, что мальчишка, оставленный пасти гусей и заодно следить за приближением незваных гостей, отвлекся в кусты и не заметил чужака, а ведь должен был покричать это самое «Эгей!» куда раньше.
Его глаза твердо сказали: «Ты будешь моей!»
Ее так же твердо ответили: «Никогда!»
Евпейту вдруг стало почти весело. Он не просто хотел эту необычную женщину, но даже испытывал восторг от того, что Пенелопу придется завоевать. Женщина, которую завоевывают, куда желанней той, что получают покорной по договоренности с ее отцом или потому, что она рабыня. Тем более это завоевание не с мечом в руке у другого мужчины, когда радость обладания обагрена кровью, а потому недолга, а борьба с самой женщиной.
Евпейт всегда считал, что на земле нет женщин, за которых стоило бы бороться, он не верил в красоту Елены, зная, что любая красота вянет со временем, не верил, что женщина способна на что-то, кроме капризов и распоряжений в пределах женской половины и кладовых. И вот перед ним стояла та, что не испугалась взвалить на свои плечи груз, который немногие мужчины смогли бы потянуть. Такую женщину он встречал впервые. К тому же Пенелопа красива.
Что ж, за эту стоило побороться, а если вспомнить, что борьба предстояла с ней самой… ммм… тем сладостней будет миг обладания!
Пенелопа не поняла выражения восторга в глазах Евпейта: чему он радуется, тому, что вынудил царицу жать вместе с рабынями?
— Если нужна помощь, я всегда готов помочь моей царице.
«Конечно, в обмен на золото!» — мысленно ругнулась Пенелопа.
— У меня нет золота, Евпейт.
Она постаралась произнести это миролюбиво. Если бы только Пенелопа знала, как запело сердце у Евпейта от произнесенного ее устами его имени!
— Я не прошу никакой платы. Одиссей вернется с богатой добычей, тогда и отдашь.
Он говорил, не задумываясь, просто хотелось видеть ее лицо, фигуру, слышать ее голос. А Пенелопу каждое слово точно резало по горлу серпом. Но она понимала, что ссориться с Евпейтом нельзя. Пока нельзя, слаба и второго налета просто не выдержит. Врага лучше держать в неведении и в убеждении, что ты слаб, — это наставление отца Пенелопа помнила хорошо. Хотелось сказать, что бывает столь неоценимая помощь, что лучше бы ее не оказывали.