— Хватит распространять слухи о чудовище! Да, оно есть, и страшное, но не настолько, чтобы пожирать людей толпами.
— Мы рассказываем, чтобы боялись…
— Хотите, чтобы на Итаку либо вообще перестали заглядывать купцы, либо собрались все бандиты охотиться на чудовище?
Многие смущенно почесали затылки — царица права, все хорошо в меру.
После разговора подошел Евпейт, хмыкнул:
— Говорят, ты умеешь ладить с чудовищем? Оно тебя слушает?
Пенелопа твердо глянула ему в глаза:
— Да. Хочешь попробовать?
С каким удовольствием она растерзала бы и вот этого, так же, как поступила с Ликетом!
— Никогда не слышал, чтобы на Итаке водились чудовища.
А голос-то неуверенный, значит, сомневается…
Пенелопа пожала плечами:
— Все когда-то бывает впервые. Ликет тоже не встречался с ним, пока не был растерзан.
— Ликет?
Поняв, что выдал себя с головой, Евпейт поторопился исправить ошибку:
— Откуда ты знаешь, как его зовут?
— Кого? — подняла бровь Пенелопа. — Бандита? Я сама приказала чудовищу разодрать его.
Евпейт шагнул прочь.
— Евпейт… мне подсказала Афина.
Итакиец не оглянулся.
Надо добить.
— Как ты думаешь, почему я не уплыла к отцу? Афина велела остаться. Богиня любит не только Одиссея… И женщин учить владению луком мне тоже боги посоветовали.
Хватит, можно перестараться. Евпейт не столь глуп и доверчив, может потребовать доказательств помощи богинь, да и сами боги могут обидеться из-за такого хвастовства. Пенелопа мысленно взмолилась:
«Афина, я не ради себя, ради всех итакийцев!»
Конечно, их разговор все же услышали, по Итаке понеслось: богиня Афина помогает жене царя, это она велела всем женщинам взять в руки луки.
На следующий день перед входом в пещеру стояла толпа — пришли все от мала до велика. Это и хорошо, и плохо одновременно, но Пенелопа решила, что сумеет организовать учебу.
Разбились на группы, чтобы было кому оставаться дома и заниматься делами и детьми, тех, кто уже освоил трудную науку получше, царица выделила в наставницы, потребовав только одного: чтобы не метали стрелы где попало, можно покалечить тех, кто нечаянно попадет под руку.
На большом дворе на стене большой щит с кругом, в который нужно точно попасть, и еще кольца, подвешенные на шестах. Это мишени…
Женщины Итаки под руководством своей молодой царицы становились подобными Артемиде. Нет, не Артемиде, не богине охоты, скорее Афине — богине разумной битвы! Что ж, может, и помогала Пенелопе Афина, все же Одиссей всегда слыл ее любимцем…
Надо ли говорить, что восторга у мужчин такой порыв эмансипации не вызвал! Недовольством сильной половины крошечного царства не мог не воспользоваться Евпейт.
Евпейт не сдавался, он уже понял, что не получит Пенелопу просто так, эта зеленоглазая не сдастся на милость победителя, ее можно только сломать, а в случае необходимости даже уничтожить. Жестоко? Но мир вообще жесток, выживает сильнейший. Спартанка приняла вызов мужчины, вернее, бросила этот вызов сама. Евпейт был вынужден его принять и теперь старался не терять лицо, потому что воевать с женщиной, даже сильной и красивой, для мужчины унизительно.
Он не верил в помощь Афины, не верил в особую силу Пенелопы. Не верил сам и старался разуверить в этом остальных, при любой возможности унижая царицу, пользуясь тем, что у нее нет мужа, который мог бы потребовать ответа за такое унижение.
Особенно Евпейт старался прилюдно, что толку унижать наедине?
— Я сильный мужчина, а ты всего лишь слабая женщина…
Глаза Пенелопы превратились в две щелочки, потом расширились, брови насмешливо приподнялись.
— Ты уверен, Евпейт?
— В чем?
Ее вопрос граничил с оскорблением, еще мгновение — и Евпейт выхватит меч, не обращая внимания, что перед ним царица. Но Пенелопа опередила:
— В том, что я слабая женщина?
Угроза оскорбления миновала, и Евпейт с облегчением расхохотался:
— Нет, ты сильная женщина, но все же только женщина…
— Евпейт, дай слово, что то, что ты увидишь завтра на рассвете, ты не расскажешь никому, но при всех признаешь, что я не слабая.
— Как же я могу дать такое слово?
Вокруг уже откровенно хохотали. Пенелопа кивнула:
— Я не все сказала. Я покажу тебе, насколько слаба, если это будет достойно, то ты при всех признаешь мою силу.
У многих мелькнула мысль: что же такое нужно показать, чтобы лживый Евпейт признал то, чего мог не признавать? А сам итакиец снова рассмеялся:
— Если ты готова показать мне свою женскую силу, я согласен.
— Евпейт, если ты поступишь нечестно, я просто отрежу тебе язык. — Она повернулась и пошла прочь, добавив через плечо: — Предварительно насадив на большую стрелу, как жука! На рассвете жди здесь.
Что она задумала? Евпейт не верил в существование чудовища, потому что Меланфо рассказала ему о том, что глупого Ликета растерзала сама царица. Конечно, связываться с женщиной, которая способна просто порвать на части человека, страшно, но и отступать он не мог.
Хотелось напиться, и вино было готово, но Евпейт подумал, что в случае опасности лучше быть трезвым.
— Помоги, — Пенелопа коснулась лука, Акилина остался холоден, — я понимаю, что не должна была так поступать, но если я не покажу ему силу, то он уничтожит меня. Помоги, прошу тебя…
Лук потеплел. Царица сняла Акилину с крюка, долго гладила, уговаривая, рассказывая о своих бедах, страхах, о том, что у нее просто нет защиты на этом острове.
Первые рассветные лучи застали ее на площади. Евпейта не было.
Он пришел, когда Гелиос уже позолотил верхушки гор с противоположной стороны. Конечно, был не один. Пенелопа поморщилась:
— Не опоздать не мог… Один прийти побоялся? Чего же ты боишься слабую женщину? — Махнула рукой: — Евринома и мужчины останутся здесь. Со мной только Евпейт.
Он на миг замер, но сделал шаг следом, кивнув сопровождающим, чтобы оставались. Действительно, смешно пугаться женщины.
— Не бойся, мы не пойдем в пещеру к чудовищу.
— Про чудовище рассказывай кому-то другому.
— Ты готов доказать, что его нет? Не отставай…
Женщина шла столь быстрым шагом, что не привыкший долго и быстро ходить Евпейт поспевал пусть не с трудом, но с усилием. Ну и жена у Одиссея! Тут Евпейт обратил внимание на то, что несет женщина — что-то большое, завернутое в ткань. По форме… Что это, большой лук?