— Закончила.
— Я придумал: завтра нужно устроить соревнование между женихами. Пусть попробуют натянуть тетиву Акилины.
Пенелопа заметила, как переглянулись между собой Телемах и Эвриклея, старая тоже закивала:
— Надо, надо. Пусть попробуют натянуть.
Ах вы ж! Все в сговоре, а меня за дуру держите?!
— А если кто-то справится, я за него замуж выйти должна?!
— Да кто ж справится?
— Ну, если не те, что пятый год мои богатства пропивают, то чужой кто-то, вон сегодняшний нищий, например?
Вздрогнули, оба вздрогнули, но промолчали…
Ну, погодите, я вам устрою праздник с натягиванием Акилины!
Ближе к вечеру, видно, между собой что-то решили, Эвриклея привела к ней «поговорить об Одиссее» того самого оборванца, мол, он в своих скитаниях с царем Итаки встречался.
Ах, вы так?!
— Говоришь, с мужем моим блудным встречался? И у какой же нимфы он ныне?
Прозрачная Афина за спиной Пенелопы корчила рожи, давясь от смеха. Одиссей сбросил с головы тряпку:
— А меня ты никогда не встречала?
Зеленые глаза глянули насмешливо, но твердо:
— Тебя? Кого-то ты мне напоминаешь… не Агамемнона, нет?
Как мог рыжий, хоть и основательно поседевший Одиссей напоминать черного, как ворон, Агамемнона с прямой бородой клинышком?
А она продолжала издеваться, расспрашивая об Одиссее. Тот не выдержал:
— Жена, неужели ты меня не узнаешь?!
— Кого?! Ты кто?!
— Одиссей…
Даже сам растерялся, а Афина и вовсе повалилась от хохота, хорошо, что богиня упала бесшумно, быстро поднялась и принялась смеяться снова.
— Ты?! Мой муж был высоким, стройным блондином… Как Геракл и Ахилл, вместе взятые, даже лучше! Вот таким, — Пенелопа встала на цыпочки, показывая, каким высоким был Одиссей в молодости.
Афина уже валялась, не в силах подняться, несчастная Эвриклея тоже уползла из комнаты, хрюкал в углу Телемах, а Пенелопа как ни в чем не бывало продолжала расписывать Одиссею его прошлую внешнюю пригожесть.
— Да Одиссей я! Хочешь, секрет один скажу, который только мы с тобой знали?
Любопытная Афина высунулась из-за спинки большого стула снова.
— Ну, скажи.
Одиссей приосанился. Выглядело это уморительно, потому что за семь лет безделья у Калипсо он отъел солидный животик.
— Нашу с тобой кровать в спальне сдвинуть с места невозможно, потому что она сделана из пня старой оливы!
Пенелопа вытаращила глаза, словно услышала величайшую глупость в мире, махнула рукой, зовя за собой в спальню:
— Вот эту?
Одиссей кивнул.
— Попробуй…
Кровать поддалась, она была тяжела, но не неподъемна! Откуда Одиссею знать, что давным-давно, еще при нападении Ликета, кровать была обесчещена, на ней изнасиловали нескольких рабынь, а потом разрубили, и Пенелопа приказала заменить. Не было больше старого пня оливы, и кровати той самой не было.
Она не смогла сдержать улыбку, наблюдая, как мучается рядом с кроватью муж. Но Одиссей не видел этого, он был всецело поглощен отсутствием сделанной в давние времена собственными руками предмета спальной мебели.
— Иди ты!
— Куда?
— Поешь, выспись, завтра продолжишь мне про Одиссея рассказывать. А я тебе.
— Царица, ведь ты же узнала мужа!
— Чьего?
— Одиссея.
— И ты туда же? Одиссей был рослым и красивым.
— Когда это такое было?! — возмутилась Эвриклея. — Называть рослым красавцем коренастого рыжего урода?!
— Какого урода? — вскинула брови царица. — Не ты ли мне столько лет твердила, что Одиссей высок и красив, а если дураки этого не замечают, так на то они и дураки?
Пенелопа отвела душу, совершенно серьезно заверяя Эвриклею и даже Телемаха, что оборванец просто прикидывается, выдавая себя за Одиссея, что Одиссей действительно был красив и высок.
— И борода у него была черными колечками…
— Какими черными колечками?! — ошалел уже Телемах. — Отец же рыжий был?
— Это он красился, чтобы от других не отличаться. А вообще черный, как ворон, да, черный-черный блондин.
— Так черный или блондин?!
— Где покрасит, там черный, а где не прокрасилось, там блондин, — «успокоила» Пенелопа.
Вконец запутавшийся Телемах ушел к себе, а Пенелопа сначала долго смеялась на той самой супружеской кровати, которую удалось сдвинуть, к изумлению Одиссея, а потом смех перешел в рыдания.
Но до этого она успела отдать кое-какие распоряжения Долиону и его сыновьям. Одиссей Одиссеем, а от своей задумки Пенелопа отказываться не собиралась.
Всю ночь дворец привычно сотрясал храп напившихся женихов. А вонь стояла такая, что мухи на лету дохли.
Утром она объявила, что покров закончила, но, прежде чем объявить имя своего будущего мужа, требует выполнить два условия.
Антиной усмехнулся:
— Надеешься, что дадим клятву, подобную той, что когда-то ахейские цари дали твоему дяде Тиндарею? Нет, этого не будет!
— Клятву? Зачем она мне? Нет. Но мой муж должен быть достоин Одиссея, а значит, должен суметь надеть тетиву Акилины и пустить стрелу через двенадцать колец, подвешенных в мегароне!
Женихи загалдели. Мало кто надеялся, что сумеет выполнить такое задание, но все понимали, что оно справедливо. Самые сильные усмехались.
— Согласны?
— Да.
— Только свое оружие вам придется оставить здесь, Акилина не любит присутствия чужого оружия рядом.
Это уже понравилось меньше. Без оружия каждый чувствовал себя неуютно.
— Вы боитесь слабую женщину?
Отступать некуда, согласились, сложили луки и мечи, отправились в мегарон — натягивать тетиву знаменитого лука Одиссея и пускать из него стрелы.
Царица с насмешкой наблюдала за тем, как пыхтят женихи, пытаясь справиться с Акилиной. Умный лук не только не гнулся, но двум первым уже выбил по зубу.
Позволив помучиться еще двум бедолагам, Пенелопа протянула лук Антиною. Тот вызов принял. Акилину взял спокойно, внимательно осмотрел, усмехнулся и легко перекинул под колено, чтобы надеть-таки тетиву. Царица мысленно взмолилась: «Не подведи!» Акилина, казалось, чуть поддался, но, сколько ни старался Антиной, петля тетивы до крючка так и не дошла.
— Здесь просто короткая тетива. Ее невозможно натянуть!
Акилина снова оказался в руках у Пенелопы. Царица огляделась и вдруг поманила к себе пальцем вчерашнего пегого бродягу: