Местные боги были сильнее шаманки, они поднимали своих мертвецов и направляли на монгольские тумены снова и снова.
Другой на месте Субедея постарался бы убедить хана повернуть обратно. Другой, но не Субедей. Он не привык отступать даже перед чужими богами. С присущим ему умением в нужный момент собирать всю волю, все мысли воедино, не отвлекаясь на постороннее, полководец принялся размышлять.
Боги могли быть и были в разных землях разными. Перед тем как отправиться к урусам, Субедей немало узнал об их боге, он сродни византийскому, а может, и тот же, хитрые константинопольские купцы и посланцы далеких западных стран много говорили и о своем боге тоже. Им разрешили такие разговоры, но не потому, что хотели поклоняться ему же, монголы не меняют своих богов, это завет Потрясателя – чужих богов уважать, но поклоняться только своим, просто о боге урусов надо было знать. Субедей пытался вспомнить рассказы еще раз. Что-то не складывалось, урусский бог не воскрешал мертвых, вернее, он должен был это сделать, но только когда наступит их Страшный суд. Мелькнула мысль, что для урусов нападение Бату с монгольским войском и есть тот самый Суд, но Субедей отогнал ее, как мешающую правильным размышлениям.
По знаку полководца приблизился один из нукеров.
– Позови священника, который идет с нами…
Пока искали монаха, которого Субедей держал при себе еще от Каракорума, полководец решил подкрепиться. Слуга подал большое блюдо с мясом. От крупных жирных кусков поднимался пар, заманчиво выпячивались кости, их так приятно разгрызать, высасывать мозг… Субедей взял большой мосол, вгрызся зубами в горячее мясо на нем, по пальцам потек желтоватый жир, затек в рукав, но багатур не обращал внимания. Он с трудом проглотил плохо прожеванный кусок, срыгнул и взялся за следующий…
В шатер сунулся нукер докладывать о приходе священника. Полководец, не прерывая своего занятия, кивнул, деловито облизал с пальцев начавший застывать жир, остатки вытер о полы роскошного халата. Протянул руку за следующей порцией, следующий кусок обмакнул в жир на блюде, чтобы не пропадал, слизал его с руки и принялся рвать зубами, норовя сначала проглотить то, на чем жира было побольше.
Человек в черной одежде почти вполз в кибитку, как и положено, не задев порога.
– Расскажи мне про урусского бога. Он может оживлять мертвецов?
– Нет, багатур, нет! Господь до Страшного суда никого не оживит…
– А мертвецов поднять может?
– Нет, это если только нечистая сила, – человек спешно стал делать какие-то движения крест-накрест поперек своей груди, словно заслоняясь.
– Как с ней бороться?
Священник явно замялся.
– Наша шаманка умеет бороться со злой силой любых богов. Ты урусский шаман, ты должен знать, как бороться со злыми силами этой земли.
– Я не из этих мест…
– Ты мне столько твердил, что бог у вас и урусов един. Лгал?
Единственный глаз Субедея блеснул так, что монах почувствовал неприятный холодок на своей спине.
– Нет-нет, бог действительно един, только… он помогает тем, кто в него верит. – Постаравшись выдержать сверлящий взгляд Субедея, быстро добавил: – Крещеным.
Багатур расхохотался:
– Ты хитрый! Я должен принять твоего бога, чтобы он мне помог?! Не-ет… Но я постараюсь найти тех, кто его задобрит. Таких, как ты, много, за свои жизни они постараются уговорить вашего бога не мешать мне. Иди!
Монаху очень хотелось сказать, что есть еще и волхвы, колдуны, да мало ли кто, но он не решился. К тому же бедолагу основательно воротило от запаха застывающего жира, от того, как Субедей облизывал грязные руки и звучно отрыгивал от сытости. Понимая, что может просто осквернить кибитку багатура рвотным позывом и будет в ответ растерзан, монах поспешил прочь, кляня день, когда отправился с купеческим караваном в далекие степи за богатым товаром.
А Субедей оттолкнул блюдо, снова сытно рыгнул и распорядился, даже не глядя, прекрасно понимая, что тот, кому нужно, услышит:
– Приведи шаманку.
– Как могло случиться, что мертвый урусский багатур восстал и убил Кюлькана?
– Багатур не восставал, это не он убил Кюлькана.
– А кто?
– Другой урус, вы зовете его эмиром Урманом.
Субедей расхохотался, многие видели, что Кюлькана поразил копьем простой дружинник, а голову эмира Урмана срубили чуть раньше.
– Ты зря смеешься, – рассердилась старуха, – это был он!
– Ну, тогда можно не бояться, эмира Урмана убили. Если, конечно, и он не встанет из мертвых, как этот Еупат. Ты можешь позаботиться о том, чтобы эмир Урман не встал из мертвых?
– Не могу!
– Почему? – Глаз Субедея снова сверкнул.
– Нельзя говорить о живом как о мертвом.
– О каком живом?
– Эмир Урман жив, и ему не надо вставать из мертвых.
– Ты совсем выжила из ума, старая, или из-за морозов больше не можешь видеть ничего вокруг? Голову эмира Урмана Бату принесли на острие копья.
– Это был не он!
Субедей махнул рукой:
– Иди, тебе принесут достаточно мяса и дров, чтобы ты могла отогреться и поесть.
Старуха презрительно сморщилась:
– Мяса и дров мне достаточно и без тебя. Ты пожалеешь, что не слушаешь моих слов.
Но у полководца уже не было ни сил, ни возможности разговаривать с шаманкой дольше, за ним прислал Бату-хан.
Бату, не дождавшись Субедея, устроил разнос темникам. Битва выиграна, урусы разбиты наголову, путь во все стороны открыт, своих потерь не так уж и много. Казалось бы, чем недоволен джихангир? Но все и без слов понимали – гибелью Кюлькана.
Эти проклятые урусы умели брать большую плату за каждую победу над ними.
– Мои воины разучились воевать?! Один урус убивает по несколько монголов!
– Они сильные воины, хан, – склонялись до самой земли темники.
– Они? Они сильные, а вы слабые! Вас надо отправить в помощь женщинам, а не ставить во главе туменов!
Но темники не пострадали, наказана была только охрана погибшего хана, а ему самому устроен огромный погребальный костер. Живые даже позавидовали тем, кто погиб в тот же день, вместе с ханом они вознеслись на небо под многочисленные крики целого войска на ложе из огромного количества дров и большого количества оружия. Но завидовали недолго, живым все же лучше, даже если ты только десятник или просто воин, чем мертвому, даже если мертвый хан.
Это уже был не первый большой костер, хотя, конечно, таких почестей никто не видел. Но многих и многих сожгли монголы с тех пор, как переступили границы этой земли. А сколько осталось просто в лесах безо всяких погребальных обрядов, погибнув от урусских стрел и мечей, утонув, будучи зарезанными острыми ножами… Но каждый упорно надеялся, что именно его минет страшная участь гибели без погребения и вообще гибель, что именно он сумеет дойти до самого конца, не получив делающего беспомощным ранения, сумеет добыть много мехов, золота, красивых женщин… Конечно, это все достанется хану, царевичам, темникам, сотникам, десятникам и только потом дойдет дело до простых воинов. Но ведь чем больше будет у джихангира, тем больше достанется и простому монголу.