– Это потому что Понтийские болота рядом…
– Они кусаются! И после укусов остаются красные пятнышки.
Хотел посмеяться: «Кто кусается, болота?» – но Клеопатра явно не шутила, вздохнул:
– При всей моей власти запретить мошкам кусаться я не могу. И приказать болотам исчезнуть тоже.
Головка склонилась щекой на правую руку, левая вывернулась ладошкой вверх, она всегда делала так, когда пыталась чтото разъяснить. Цезаря так и подмывало шлепнуть по аппетитной округлости пониже спины, но то, что услышал, отвлекло от мысли о ягодицах Клеопатры.
– Приказать не кусаться не можешь, а приказать, чтобы вырыли канал и отвели воду от болот, можешь.
Цезарь замер, вот так просто?! Самовлюбленная девчонка! Повернулся на бок, глядя на Клеопатру:
– Ты серьезно? Полагаешь, никто до тебя до этого не додумался?
– В Дельте было много болот, там выкопали каналы, отвели воду, и стало куда легче.
– Клео, это пытались сделать многие, но болота как были, так и есть.
Она уселась, сложив ноги крестиком перед собой, так часто сидят на Востоке, но не женщины и не голые же! Даже в полумраке ему было прекрасно видно все, но это нимало не смущало Клеопатру. Ее голова была явно занята другим.
– Каналы тоже нужно уметь рыть. Хочешь, пригласим из Египта мастера?
– Ты хоть представляешь возмущение, которое вызовет в Риме появление мастера из Египта?
– Но почему, почему, Цезарь?! Если человек умен и талантлив, какая разница, где он рожден?!
– Ты это серьезно?
– В Риме, кажется, республика и граждане равны в правах?
– Римляне, Клеопатра, римляне, но не чужестранцы.
На мгновение она замерла, потом улеглась снова, но уже не на живот, а на бок.
– Что с тобой?
– Я тоже чужестранка. И я хуже римлянок.
Цезарь ужаснулся своей нетактичности.
– Клео, ты в тысячу раз лучше большинства римлянок!
– Они так не думают, Цезарь, я же не глупа и все вижу. Рим меня не принимает. – Она усмехнулась: – Я могу на свои деньги вырыть нужные каналы и осушить проклятые болота, могу выстелить улицы Рима золотом и осыпать им каждого, но это ничего не изменит.
– Вспомни, как тебя встречали… – Что он еще мог сказать?
– Это народ на улицах, но не аристократы.
– Тебе нужна их лесть?
– Да.
– Зачем?
Клеопатра чуть подумала и вздохнула:
– Не знаю…
– Послушай, живая богиня, ты хороша сама по себе, независимо от того, признают это Фульвия или Сервилия или нет!
– Скажи, в чем я ошиблась? Почему меня не признали не только матроны, но и Цицерон.
Цезарь приподнялся на локте:
– Я давно тебя хочу об этом расспросить. О чем вы говорили с нашим старым болтуном?
– Не смей его так называть!
– А как? Да, он величайший оратор, но он же и величайший трус, готовый прославлять более сильного. Интересно, что Цицерон умудряется столь искусно менять свои взгляды на противоположные и маскировать за словами эту перемену, что ему веришь! Так о чем вы беседовали с философом?
Клеопатра чуть пожала плечами:
– Да так… обо всем понемногу.
– Э, нет… Чего ты ему наговорила, что он не стал прославлять тебя на каждом углу? Обидела, небось?
– Цезарь, – возмутилась царица, – я просто предложила свой вариант перевода двух строчек Эпикура «О наслаждении».
– Что?! – расхохотался Гай Юлий. – Ты критиковала латынь Цицерона и после этого осталась жива?! Твое имя не написано огромными буквами на каждой стене Рима в знак позора?! И каждому второму гражданину Рима не отправлено гневное письмо о твоем недостойном поведении?
Клеопатра откровенно перепугалась:
– Я не сказала ничего особенного, почему меня нужно убивать?
Отсмеявшись, Цезарь повалил любовницу на ложе, навис сверху:
– Клеопатра, своим замечанием ты потеряла в Цицероне друга навсегда. Его нельзя критиковать! Запомни: для старика его латынь – образец подражания, хотя не только для него, его рассуждения – венец разумного, его жизнь – сплошной урок мужества для потомков.
Царица, уже понявшая, что любовник шутит, фыркнула:
– Но он и правда лучший!
Цезарь откинулся на спину:
– Я не спорю, дорогая, но когда это изрекается через каждые четверть часа и другие разговоры не приемлются, становится скучно. Ты не помнишь эти строчки?
Клеопатра вскочила и, достав из ниши какойто свиток, снова уселась поближе к светильнику. Продекламировав кусочек перевода, выполненный Цицероном, она произнесла и свой. Цезарь снова лежал, опираясь на локоть. Клеопатра уже замолчала, а он все не мог выйти из задумчивости.
Перед ним сидела голенькая правительница огромной страны, эллинка по происхождению, она спокойно рассуждала о переводах на латынь. Но это далеко не единственные знания Клеопатры, а оценить их некому, в Риме не приемлют знаний неримлян. Она может быть самой разумной, самой образованной, но, рожденная не в патрицианской семье, она никогда не станет равной той же Фульвии, глупышке Юнии Терции или вялой тихой Кальпурнии. Даже если бы Клеопатра была образцом добродетели и весталкой по натуре, ей не видеть одобрения со стороны матрон.
А уж такой Клеопатре, какая есть!..
Оставалось придумать, как выбить из головы упрямицы стремление заслужить любовь Рима и одобрение его матрон и патрициев.
Клеопатра шла навстречу Цезарю быстрым шагом. Он с первого взгляда понял, что дело здесь не только в ее радости от встречи с любовником, перед Цезарем была деятельная, неугомонная царица Египта. Значит, снова чтото придумала!
Так и есть, голос от волнения звенел, хотя обычно был глуховатым.
– Цезарь, Сосиген закончил расчеты, и ты можешь вводить новый календарь!
Диктатор чуть улыбнулся:
– Ты поприветствовала бы меня сначала хотя бы из вежливости…
Чмокнула в щеку: «Я тебя люблю», – и снова за свое:
– Но тебе придется продлить нынешний год на два месяца!
– Как ты себе это представляешь? Я объявлю Риму, что ввожу еще два дополнительных месяца?
– Да, ваш календарь перегнал нормальный на два месяца, придется удлинять.
Цезарь уже понял, что никаких объятий и поцелуев, пока он не выслушает все о новом календаре для Рима и не примет по этому поводу решения, ждать не стоит. Вздохнул:
– Ты хоть поесть дашь? Может, обсудим все за трапезой?
Не было заметно, чтобы она хоть на миг смутилась своей невежливости, спокойно кивнула: