В тот же день, стоя перед зеркалом и любуясь своим совершенным телом, она вдруг почувствовала чье-то присутствие. Резко обернувшись, Елена увидела Афродиту!
Божественная сестра улыбалась, глядя на Елену:
– Тебе понравился Парис?
– Красивый царевич, – пожала плечами царица и вдруг вспомнила Эрота с его луком, в которого бросил сандалию Одиссей. – Зачем ты отправила Эрота стрелять в меня?
– Я хотела, чтобы ты влюбилась в Париса…
– Зачем?!
Афродита поморщилась:
– Я обещала ему твою любовь.
– Ты… что?! Ты обещала какому-то троянскому пастуху любовь царицы Спарты?!
– Я обещала Парису любовь красавицы Елены и мне все равно кто ты и кто он. Он царевич богатой Трои!
– Я люблю другого!
– Кого это? Уж не мужа ли?
На мгновение Елена смутилась, хотелось сказать, что, может, и мужа, но она вспомнила, как кокетничала с Парисом и промолчала.
– Ну вот, к чему сопротивляться-то? Полюби Париса. Он красавчик…
– Я хочу любить того, кого сама выберу, а не того, кого ты мне велишь! – Елена была обижена на Афродиту за то, что отдала Агамемнона Клитемнестре. – Я люблю Агамемнона!
– Кого?! Да никого ты не любишь!
У спартанской царицы взыграло ретивое:
– Я буду любить того, кого захочу сама, и ты не заставишь меня влюбиться в Париса! Я могу переспать с Парисом, но любить хочу и буду Агамемнона! И ничего ты со мной не сделаешь. И вообще, кому нужна твоя любовь? Вполне достаточно, чтобы мною восхищались и желали.
– Что?! – Богиня явно была в гневе. – Ты забыла, кто ты и кто я? Стоит только захотеть, и ты вообще никому не будешь нужна, красотка! Неужели не ясно, что все воздыхатели вокруг тебя только с моего согласия? Щелкну пальцами, и не останется ни одного. Я обещала твою любовь Парису, и он ее получит!
– А вот это ты видела?! – забыв с кем разговаривает, Елена вдруг показала богине неприличный жест.
Та сначала отпрянула, потом сделала знак, и из-за двери показался Эрот со своим луком. Но Елену так просто не возьмешь, она уже решила пожаловаться на Афродиту Гере или вообще Зевсу и попросить унять богиню, пусть себе обещает чье-нибудь другое расположение, но только не ее. Заметив, что Эрот натянул тетиву, она схватила большое блюдо, рассыпав по полу лежавшие на нем фрукты, и ловко прикрылась. Стрела попала в блюдо и со звоном отскочила. Разозлившись, царица с силой швырнула блюдо в Афродиту, та едва успела увернуться.
Возмущенная богиня невидимо нависла над Еленой:
– Ты не просто полюбишь Париса, но и уедешь с ним туда, где тебя саму никто не будет любить!
– Нет! – в отчаянии прижала руки к груди Елена. Эроту этого хватило, чтобы следующая стрела попала точно в цель. Царица вдруг сникла и тихо прошептала:
– Я сделаю, как ты хочешь…
Гефест мрачно кивнул на Землю:
– Это вот ты зовешь любовью? В твоей власти дать людям счастье, а ты делаешь их несчастными.
Афродиту, у которой и так было дурное настроение после стычки с Еленой, вдруг прорвало:
– Разве я это даю им, Гефест?! Я даю радость влюбленности, счастье обладания. А они предпочитают страдать. Ведь когда влюбляются друг в дружку, все так красиво, так… люди подобны богам. Но они умудряются все заболтать, лгут, обижают. Зачем?! А тоска? Кто их заставляет тосковать, обманывать, предавать, ревновать?
– Но без этих чувств люди не были бы людьми. Боюсь, что любовь без ревности на Земле невозможна, а если есть ревность, то есть и обида, и тоска… Часто ты сама толкаешь людей к этому. Зачем отдавать любовь Елены другому, обижая Менелая? Зачем обещать ее Парису, у которого есть Энона? Неужели ты не понимала, что разобьешь их сердца?
Афродита явно растерялась, она смотрела на своего обычно молчаливого мужа, широко раскрыв глаза.
– А… а, может, это нарочно? Да! Если Елена действительно нужна Менелаю, то он ее вернет!
Гефест усмехнулся:
– А Энону зачем обидела?
– Мужики в женской душе ничего не смыслят. И в любви тоже. Думаешь, Парис по моей подсказке в Елену влюбился? Ну, влюбился, может, и по моей, только если бы он любил Энону, разве можно было его сманить другой, пусть самой красивой? Разве можно заставить влюбиться того, кто уже любит? Ты видел, как Елена сопротивлялась? Думаешь, это из-за строптивости? Нет, она действительно любит только саму себя, потому и не желает ни от кого зависеть. А без этой зависимости счастья быть не может. Только, чтобы она поняла, должна пострадать. Вот поймет, Эрот и в нее золотую стрелу выпустит. А Париса пусть пока вожделеет, если ей этого достаточно. И он ее тоже. Так что зря она в меня блюдом швырялась.
Гефест вздохнул:
– Вот ничего вы, женщины, не можете сделать нормально. Почему бы сразу не соединить два любящих сердца, чтобы все были счастливы?
– Нет, – уперла руки в бока Афродита, – и они еще говорят о женской логике?! Не ты ли мне только что объяснял про разные чувства вроде ревности и тоски? А стоит заставить людей почувствовать что-то серьезно, как тут же поднимаешь крик!
Гефест поднял руки:
– Все, все, больше не спорю.
– То-то же! Я лучше знаю, как кого в кого влюблять!
– О, да…
– И не спорь! Там все будет хорошо. Ну, не без страданий, правда, но будет!
– Я не спорю, с тобой бесполезно спорить.
– Вот и не спорь! – Афродита просто не могла допустить, чтобы последнее слово осталось за мужем.
Эфра с беспокойством смотрела на Елену, царица с утра была какая-то странно тихая и послушная, словно во сне. Она никого не обругала, ничего не швырнула, только кивала: да, да…
Зато на Париса смотрела так, словно готова его съесть! Царевич от такого внимания напрочь потерял голову, он понял, что Афродита выполнила обещание. Понял это и Эней и забеспокоился:
– Парис, не наделай глупостей, которые потом будет трудно исправить… Нельзя так вести себя в доме, где тебя приняли, как дорогого гостя. Менелай хоть и терпит измены своей супруги, но до каких-то пределов. Остановись, а еще лучше, пока возможно, давай скорее уплывем отсюда, а?
Глаза Париса заблестели:
– Давай! Только заберем с собой Елену! Она готова отправиться со мной куда угодно! Она любит меня!
Эней даже икнул от такого предложения:
– Ты что, совсем рехнулся?! Елена – царица, чужая жена! Ну, баба свихнулась от вожделения, ты-то с ума не сходи! Переспи с ней, пока мужа дома нет, и быстренько удерем.
– Я уже сошел. Не могу без нее и минуты. И представить себе, что она может обнимать кого-то другого, тоже не смогу. Или увезу ее с собой, или убью ее мужа!