– Возьми! – Девушка сняла с шеи тонкую цепочку с маленьким крестиком. Это когда-то помогло мне. Надень его, скорее!
Келюс медленными, заторможенными движениями надел крестик и попытался поблагодарить, но слова застряли в горле. Он увидел, как остановилась Алия, как лицо ее исказилось жуткой, ни на что не похожей гримасой, как оскалился накрашенный рот, но неуверенность уже уходила. Солоноватый привкус во рту пропал, и Николай медленно перевел дыхание.
– Мы… – хрипло произнес он, сжимая руку Татьяны. – Мы не вогнали кол тебе в сердце. Ничего, еще успеем! Не я, так другой…
Алия попятилась. Ее спутник приблизился, в его руке мелькнуло что-то черное, блеснувшее в неярком свете вороненой сталью.
– Стреляй, сволочь! – проговорил Келюс. – Все равно – вашим не буду!
Ствол стал медленно, словно в кошмарном сне, подниматься, но Алия что-то тихо сказала, и тип в черном нехотя опустил оружие.
– До свидания, Лунин! – крикнула певица и, резко повернувшись, шагнула к машине. – Скоро встретимся!
Келюс хотел ответить, но сил не было. «Мерседес» взревел и сгинул, оставив после себя облачко пыли.
– Фу ты! – вздохнул Николай, постепенно приходя в себя. – Ну спасибо, Кора… Таня… Да, что ты говорила о Михаиле?
Он обернулся, но там, где только что стояла девушка, увидел только легкий полупрозрачный силуэт.
– Прощайте, Николай, – долетел до него легкий, еле слышный голос. – Живите долго и вспоминайте Кору… Хотя бы иногда…
Через несколько секунд все исчезло. Келюс остался один на пустой скамейке посреди затихшей ночной Столицы. Внезапно он почувствовал холод и страшную усталость. Он достал последнюю сигарету и стал вспоминать, где находится ближайшая станция метро…
Наутро Келюс уже знал, что следует делать. Солнечный свет по-прежнему резал глаза, но Николай заставил себя встать, сделать зарядку и умыться. Он решил было приготовить завтрак, но понял, что не может проглотить ни крошки. Тогда Келюс сварил кофе и заставил себя выпить полную чашку. Он никогда не думал, что это может стать таким трудным делом, но сразу же почувствовал себя лучше.
Сборы заняли не больше получаса. Келюс надел старые джинсы и штормовку, снял с антресолей рюкзак, уложив туда видавший виды польский спальник, топорик, фонарь и, немного подумав, несколько банок консервов, затем надел старые, еще отцовские, темные очки. Теперь он был готов. Оставалось взять браунинг.
Ключи Лунин оставил соседям, сообщив, что уезжает в туристический поход. Уже на лестнице он подумал, что надо позвонить Лиде, но понял, что не сможет ничего объяснить девушке.
На вокзале, возле пригородных касс, Келюс, на минуту остановившись, задумался. Он твердо знал, что должен уехать из Столицы. Уехать не в какой-нибудь другой город, а туда, где нет людей, где ничто не помешает встретить свою судьбу. Николай стал вспоминать места многочисленных вылазок, куда заносила его студенческая молодость, но каждый раз убеждался, что эти места недостаточно малолюдны. Наконец он вспомнил. Два года назад Лунин в одной странной компании оказался в маленьком заброшенном домике посреди леса. Больше он не бывал там: слишком далеко пришлось бы добираться, но как раз это и устраивало Николая…
Электричка шла медленно, кланяясь каждому полустанку. Лунину повезло. Он сел на теневой стороне, и солнце на какое-то время милосердно оставило его в покое. Николай снял темные очки, перевел дыхание и, глядя на мелькающие за окном деревья пригородных рощ, стал не спеша обдумывать дальнейшее.
Он знал, почему уезжает. В Столице оставаться ему нельзя. Дело было даже не в опасности, подстерегавшей, казалось, на каждом шагу. С этим Николай как-то свыкся, хотя, казалось бы, привыкнуть к такому невозможно. Дело было в ином. Келюс понимал, что теперь он сам опасен. Опасен прежде всего для тех, кто все это время был рядом с ним. Сейчас ни он, ни они ничем не могли помочь друг другу, и Келюс решил исчезнуть. Он вспомнил добряка Фрола, просившего продержаться две-три недели, и понял: даже если дхар найдет какое-нибудь средство, способное помочь беде, будет уже поздно. Лунин жалел лишь о том, что не успел завершить свое дело. Впрочем, оставался Фрол, оставались Валерий и Мик, и Келюс мог надеяться, что они смогут продолжить эту страшную игру. Продолжить, а может, и довести до конца.
Николай вспомнил Ольгу, подумав о том, что девушка ошиблась и они едва ли вновь увидятся.
Впрочем, сейчас Келюс был даже рад, что Ольга так далеко от него…
На конечной станции Лунин вышел из вагона, надел очки и закинул рюкзак за плечи. Идти предстояло долго. Впрочем, дорога шла по лесу, и яркий солнечный свет терялся среди мощных древесных крон.
Это были по-настоящему глухие места. Каким-то чудом гигантский лес, несмотря ни на что, уцелел. Келюсу даже показалось, что здесь, вдалеке от Столицы, лесная глушь берет реванш, наступая на покинутые деревни и брошенные дома. Дорога была покрыта упавшими ветвями и высокой травой, было заметно, что по ней давно уже никто не ездил. Лес шумел, звенел птичьими голосами, словно игнорируя суетливых людей, забившихся в каменную скорлупу городов. Люди еще не стали хозяевами этой древней чащи, жившей по своим забытым давним законам.
Николай нашел нужную тропинку и свернул прямо в глушь. Лес окружил его со всех сторон, солнце совсем пропало в густой листве, кривые корни то и дело цеплялись за ноги, и Келюс уже начал опасаться, что сбился с пути. Однако вскоре тропинка вывела на небольшую поляну, где чернела покосившаяся изба, брошенная невесть когда. Крыльцо, прежде высокое и украшенное резными перилами, почти обвалилось, окна давно лишились стекол, а дверь едва висела на одной петле. Впрочем, крыша еще держалась, толстые бревна сруба казались вечными, и Лунин, уже бывавший здесь, понял, что лучшего места ему не найти.
В избе было совершенно пусто, только в дальнем углу стояли две пустые бутылки, покрытые толстым слоем пыли, а на треснувшей длинной лавке лежала газета с оборванными краями. Николай, бросив рюкзак на пол, сходил в лес и наломал еловых веток. Он сложил их на черном, змеившемся щелями полу, поверх кинул спальник. Оставалось сходить за водой, благо заброшенный колодец находился сразу за избой. Но Николай понял, что пить ему совсем не хочется. Сняв штормовку, он положил ее под голову и лег поверх спальника.
Тишина сразу же окружила его. В избе что-то слегка потрескивало, негромко шумел ветер в кронах столпившихся на опушке деревьев, но это лишь усугубляло давнюю, устоявшуюся тишь навсегда брошенного дома.
«Вот и всё, – подумал Келюс. – Да, похоже, действительно всё…» Он закрыл глаза и стал слушать далекий шум леса, потрескивание старых бревен и ненавязчивое беззаботное пение птиц. Теперь он наконец мог отдохнуть. Мысли исчезли – думать стало не о чем. Откуда-то подступала пустота, обволакивая сердце, постепенно затопляя сознание…
За окном купе мелькали то бесконечные ряды темных высоких елей, то блеклые зеленые пятна болот. Небо казалось серым, хотя солнце стояло высоко; белые ночи уже закончились, но темнело только после полуночи. Странный дикий край, начинавшийся прямо за железнодорожной насыпью, был виден четко и ясно, словно на картине, только горизонт окутывал легкий белесый туман.