— Э-э, погоди, что ты там сказал насчёт «девяти драконов»? В смысле, ещё четверых родить осталось?
— А ты разве против? — в тон ей откликнулся Сфайрат, и они оба расхохотались.
* * *
Наутро тихий и сонный Поколь стало не узнать — едва только люди узнали о случившемся ночью. Патер Фруммино произнёс, наверное, свою лучшую проповедь — о спокойствии и твёрдости сердечной; нашлись смельчаки, что вместе с ним и патером Франклем отправились закапывать ямы, ставить на места могильные камни и чинить ворота. Многие — особенно из тех, кто побогаче и кто мог себе это позволить, — паковали скарб, намереваясь переждать «лихие времена» где-нибудь подальше.
Но большинство, конечно же, никуда сбежать не могло.
В поднявшейся неразберихе никто и не заметил, как господин и госпожа Хюммель-Стайн вместе с детьми и трактирной служанкой Ирмой, которую в Поколе знали только по имени, выскользнули из городка.
Все с тяжёлыми, даже на вид, заплечными мешками, не исключая и малышки Зоей.
Ирме досталось самое лёгкое. Поклажу Аэсоннэ и Эртана она не смогла даже сдвинуть с места.
— Драконья сила, — не без гордости объявила Айка и тотчас получила выговор от госпожи Клары:
— Этим не хвастаются, дочь.
— Мама, прости. Ирма, прости тоже, — потупилась девочка.
— Мам, зато Ирма может волка-губителя сделать! — немедля влез Эртан.
— Может. Однако не хвастается, — оборвала сына Клара.
— Ты не обиделась? — Айка заглянула Ирме в глаза. Та помотала головой:
— Ни чуточки. Ты дракон. Ох, до сих пор поверить не могу. Айка — дракон! С крыльями! Летать может, огнём пыхать!..
— Зато ты, Эрри правильно сказал, волчару можешь сотворить. И он всех на куски порвёт!
Невольно Ирма погладила сидевшего за пазухой волчка.
— Так это ж не моя заслуга…
— То, что я — дракон, — не моя тоже, — затрясла жемчужными косами Аэсоннэ. — Такой я уродилась. Никто не выбирает.
— Верно, — кивнул прислушивавшийся господин Аветус. — Не важно, кем родился, важно — кем стал.
Это Ирма уже слыхала множество раз, пока служила у Свамме-гнома. Дядька Свамме был незлой, Ирму не обижал, но очень, очень любил поговорить. И как раз про то, мол, что надо стараться, что «кто трудится — тому всё и даётся, а кто на боку лежит да лоботрясничает…». Оно-то, конечно, так, да только трудилась Ирма поболее говорливого гнома, а получала грошики.
Господин Аветус, наверное, понял — не иначе как драконьим чутьём.
— Прости, девочка. Не хотел тебя задеть, Ирма. Жизнь по тебе прошлась, ну да ничего. Ты ей сдачи дать сумеешь. Драконом ты не рождена, но и кроме этого есть пути-дороги для тех, кто не согласен довольствоваться тем, что есть. Знаю много тех, кто злодейством старается себе место отвоевать, или богатство неправедное добыть, или…
— Так ведь, господин Аветус, несправедливо это, — вдруг вырвалось у Ирмы. — Вот патер Франкль. Добрый он и хороший, и грамоту ведает, и книгознатец, и историй всяких видимо-невидимо расскажет — а в бедности. Дядька Свамме его не гонит, так за то патер ему и дров нарубит, и угля натаскает, и воды в котлах накипятит, пока он сам прохлаждается, в теньке с трубочкой посиживает. Разве ж это дело?!
Господин Аветус и госпожа Клара переглянулись. Ой, ой, ну что же она наделала?! Не любят богатые правды, даже самые добрые из них. И завсегда другого богатея защищают. Она, Ирма, достаточно в трактире вертелась, многого наслушалась, многое поняла; а что не поняла, то патер Франкль как раз и разъяснил.
— Правильно судишь, Ирма. — Госпожа Клара оказалась рядом, по волосам погладила. — Богатство — оно такое… Душу и сердце иные вынут, чтобы только сундуки набить. И людей тиранят, мучают, даже убивают за лишний медяк. Вот ты, когда вырастешь и сама из нужды выбьешься, — станешь так поступать, как Свамме-гном с патером Франклем?
Ирма отчаянно затрясла головой.
— То-то. Очень многие, девочка, бедными начинали, в карманах ветер свистел, нужду терпели, голод и холод; а потом, как золото в мошне зазвенело, так и забыли всё, как самим солоно приходилось, да и давай куражиться, над другими власть показывая!.. Я тебя в ученицы взяла, считай, это твой первый урок — не забывай, откуда вышла. Помни это и тем гордись. Свамме — он ведь ещё из лучших…
— Будет тебе, Клара, — господин Аветус улыбнулся Ирме. — Про всеобщее равенство давай после поговорим. Для начала надо Охотящегося найти.
* * *
«Может, не стоило всё-таки волочь девочку с собой?» — сомневалась Клара, глядя на пыхтящую, покрытую потом Ирму, что упорно не сдавалась, таща свой груз наравне с остальными.
Они покинули городок, направляясь по большой дороге к Синехатовке, где Ирма столкнулась с вампиром. Со стороны они, конечно, выглядели странно: мужчина и женщина в добротной и дорогой одежде, оба вооружены до зубов, и с ними пятеро детей, включая младшую девочку, которой не так давно стукнуло самое большее четыре года. Ни вьючных лошадей, ни слуг, только мешки за плечами.
— Ночь настанет, и мы полетим, — утешала уставшую подругу Аэсоннэ. — Я тебя сама понесу. Если папа иного не велит. Не бойся, не упадёшь.
— Ой, ой, — всё равно пугалась Ирма.
— Да брось ты! Мертвяков не испугалась, а полететь трусишь!
— Мертвяков я тоже испугалась…
— Не ври! Если б испугалась, нипочём бы волка на них не напустила!
— Да не напускала я никого… — смущённо отпиралась Ирма.
— Будет тебе! — наседала Айка. — Не отнекивайся, не умаляйся! Ты молодец, без тебя, ох, это ж просто ужас что бы было б!
— Вот именно! — подхватывал Эртан. — Без тебя б не удержались, Ир.
Ирма то краснела, то бледнела, глядя на радостно улыбающихся друзей. Всё-то им нипочём, в восторге от приключения, словно и не было никогда того погоста, и ворот, рушащихся под мертвячьим натиском…
Да, они точно драконы. Даже маленькая Зоська, с которой Ирма частенько играла. Топает, держась за руку госпожи Клары, — и хоть бы раз захныкала!
Сильна госпожа Клара — со всеми детьми в поход против Охотящегося!
Господин Аветус словно услыхал её мысли, обернулся, подмигнул:
— Дракон — всегда дракон, Ирма. Даже если ему или ей совсем немного лет.
Зоська немедленно задрала нос.
Торная дорога, солнце в зените. Лето входит в полную силу.
До самого вечера не случилось ничего примечательного. Шли пешком, в молчании, не обращая внимания на удивлённые взгляды других путников. Не остановились, когда спустился вечер, оставшись одни на опустевшем тракте.
И лишь когда луны взобрались высоко по небесной тропе, наступило время главного.