– Да ну! – удивилась Марфа. – Кто такие?
– Катерина сказывала, что отец ее покойный племянником приходился казанской миллионщице Башмаковой. Что им те безделушки, которые разбойники увели!
Марфа тихо охнула:
– Вот значит, что они такие гордячки-то.
Распутин же в задумчивости теребил бороду и помалкивал.
– Не мне к такому роду свататься.
– Ну, не дворяне какие! Коли сам будешь не нищий, могут и принять, – попробовал утешить его Григорий.
– А я и есть нищий! Нечего тут говорить.
– Как знаешь, милой, – примирительным тоном ответил Григорий. – И пусть барыня на меня не серчает. Коли смогу с матушкой договориться, то обязательно помогу.
Захар коротко кивнул и поднялся. Этот разговор его рассердил, но трудный обратный подъем на крышу сарая немного остудил страсти. Закрывая за собой маленькую дверцу, он бросил взгляд на оставшихся внизу Григория и Марфу.
К удивлению Захара, они теперь сидели почти вплотную друг к другу, и паломник осторожно поглаживал руку своей собеседницы. Марфа, как ни странно, не отстранялась и внимательно слушала то, что ей говорил Григорий.
Захар хмыкнул – раньше чем к утру возвращения своего спутника он теперь не ожидал.
Все-таки чудеса случаются! Когда впервые за последние несколько дней вдова Башмакова не передвигалась по дороге на своих двоих, а ехала, свесив ноги с тряской крестьянской телеги, эта мысль ее не покидала. Пыльный тракт лениво и приятно убегал из-под ее ног, и золоченая маковка церкви все удалялась.
Путники покинули негостеприимное село на рассвете, когда старший из сыновей Марфы привез новости из зырянской деревни. К радости путешественников, Распутин оказался прав. Как это ему удалось, Башмакову интересовало в последнюю очередь. По крайней мере, она старалась себя в этом уверить.
Катюша сидела рядом с ней на телеге, а мужики присаживались, только когда она катила под горку. На подъемах они облегчали ношу одинокой крестьянской лошадке и, как сейчас, шли рядом.
Воспользовавшись тем, что мужчины не могут их сейчас слышать, Катерина обратилась к матери:
– Матушка, позволь мне полечиться у Григория. Мне и отец Макарий советовал!
– Господи! Ну ты и выдумала! – в изумлении воззрилась на дочь Башмакова. – И не думай даже! Мало ли что там говорил этот сумасшедший отшельник!
– Но, мама! Что плохого может случиться? Даже если не поможет, хуже-то не будет!
– Милая, – Башмакова перешла на серьезный доверительный тон, – как только доберемся до города, приведем себя в порядок, тут же наймем карету или повозку – что у них там будет – и с нашими провожатыми расстанемся. Они помогли нам в трудную минуту, но это неподходящая компания для уважающих себя дам. Дальше мы отправимся сами!
– Но, мама! – снова повторила Катюша, и ее глаза наполнились слезами. – Как ты можешь быть такой бесчувственной к людям, которые спасли нам жизнь!
На их размолвку уже обратили внимание – Захар с любопытством косился на женщин и даже ускорил шаг, чтобы подобраться поближе. Вдовица не видела смысла скрывать от спутников свои намерения.
– Нет, милая, – спокойно сказала она, обращаясь к дочери. – Я все решила: от ближайшего города мы отправимся с тобой вдвоем. А наши спутники пойдут своей дорогой.
Вдова не без удовольствия отметила, как вытянулась физиономия ямщика. Она была уверена, что поступает правильно.
* * *
– Зачем они выбрали эту рухлядь? Можно же было что получше найти, из вольных-то! – воскликнул Захар и с досадой стукнул ладонью по деревянному, покрытому замысловатой резьбой боку тарантаса.
Это была внушительных размеров повозка, из таких, какие уже не найти в крупных уездных городах. Громоздкая и неуклюжая, она обладала, по мнению Захара, длинным списком существенных недостатков.
– Что плохо-то, милой? – заинтересовался Григорий.
– Как что?! Да разве не видно, что тут даже рессор нет?! Этой колымаге уже лет с полста! На этих трясти будет хуже, чем без них!
С этими словами Захар ткнул пальцем в продольные брусья длиной не меньше трех саженей. Они соединяли обе оси, и к ним крепилась сама повозка. Эти брусья и служили примитивной допотопной заменой рессорам.
– Ну, наши барыни в твоих рессорах не смыслят, – улыбнулся в бороду странник. – Зато внутри они все рассмотрели: и шелк, и бархат, и то, что места много – можно вздремнуть.
– Да что в них понимать-то?! Главное, чтобы они вообще были! – не унимался Захар, смешно топорща свои давно не стриженные усы.
– Мне вот больше кучер их не понравился, – чуть понизив голос, сообщил Распутин.
Захар встревоженно взглянул на спутника.
Они стояли в конюшне самого приличного постоялого двора в городе Семеновске. Здесь же находился и злополучный тарантас, который вместе с кучером наняла на свой страх и риск вдова Башмакова.
Стоило путникам оказаться в городской черте, как Анастасия Леонтьевна тут же продемонстрировала свой властный характер. Дочь была водворена в комнату постоялого двора, а мать взялась за организацию дальнейшего путешествия.
– А что кучер-то? – В глазах Захара мелькнула неподдельная тревога.
– Взгляд мутный, улыбочка скользкая, в лицо не смотрит. Гнется все да уворачивается.
– Думаешь, замышляет чего?
– Чего-то точно, – спокойно кивнул Григорий.
– Предупредил бы… дуру эту, – попенял ему ямщик. – Может, хоть ухо востро держать будет.
– Предупредил, – покривился странник. – Сумлевается в моих словах матушка. Угодливости веры больше.
Молодой человек только со вздохом покачал головой. Не дай бог такую тещу!
Тем временем Распутин достал из кармана кафтана несколько ассигнаций и развернул их перед изумленным Захаром.
– Бери свою долю. Матушка решила облагодетельствовать, – пояснил он.
Ямщик презрительно фыркнул и отвернулся:
– Еще чего! Не за плату старался помочь. А ты чего ж взял?
– Негоже страннику отказываться от того, что бог пошлет в помощь, – складывая бумажки, пожал плечами Григорий.
– Все одно – не возьму!
– Ну, тогда так сделаем: я денежки возьму. Куплю ужин, оплачу ночлег, а ты мне компанию составишь.
Захар покосился на усмехающегося Распутина.
– Эх, уболтал, шельма, – улыбнулся ямщик.
Этот постоялый двор был для обоих странников дороговат – здесь останавливались зажиточные люди. И они отправились искать более подходящий для них трактир, в котором бы сдавались комнаты на ночь.
Улицы в городе были немощеные, грязные, а в центре еще и тесные.