— Да, домой нельзя… — начиная осознавать происшедшее, зашептала Маша. — Убьют… Но кто? За что? Пакет мы не нашли, значит, может, убьют и Ваньку. Если найдут меня, в одну минуту вычислят и вас. А потому встречаться нам нельзя. Господи, как же я боюсь!
Александра неожиданно заревела. Лада посмотрела на нее и тоже зашмыгала носом. Маша достала из кармана белоснежный носовой платочек и, уткнувшись в него, присоединилась к общему хору.
Ревели они долго и старательно, оплакивая свои загубленные молодые жизни.
— Что делать-то будем? — трубно сморкаясь, спросила Лада. — Думайте давайте. Не знаю, может, Васятке рассказать?..
— Какое отношение Васяткин МИД может иметь к кавказским и околокавказским разборкам? — засомневалась Александра. — Он же у тебя не криминальный авторитет, чтобы в этом соображать. Он просто госчиновник супервысокого уровня, вот и все. Ты его напугаешь до полусмерти, еще — не дай бог! — он тебя со страху бросит, на что ты тогда жить будешь?
— Васятка бросит, найду Гриню, — отмахнулась Лада. — Это как раз не проблема. Но если не Васятка, то кто еще поможет?
— Да никто, — сказала Маша. — Об этом можно даже не думать. Никто никому не поможет. Сами вляпались, сами и вылезать будем. Ах, черт возьми, знать бы как…
Они решили, что Маша прямиком едет к тете и про квартиру в Потаповском переулке забывает до лучших времен. Что созваниваться они будут только из автоматов. Что с завтрашнего дня Маша сляжет с высокой температурой недели на три и, следовательно, в аптеке не появится. Что Лада стороной попытается навести Васятку на разговор о Вешнепольском, — может быть, он слышал в своих верхах, кому понадобилось его исчезновение. Что про Ванькину записку и обстрел на участке они никому не скажут. Александра доделает фильм по его материалам. Может, что-нибудь прояснится из видеокассет. Хотя надежды мало. Самое плохое что они не знают подоплеки дела, а пакет пропал.
— Надо искать, — мрачно сказала Александра.
— Где?! — чуть ли не с возмущением спросила Лада.
Александра вздохнула. Искать действительно было негде.
Они примолкли. Пора возвращаться в Москву и начинать жить по новым правилам. Но знать бы — по каким? Им до сих пор казалось, что все это какая-то глупая игра. Хорошо бы остановиться и сказать: «Я не играю» — и бежать куда глаза глядят, время от времени радостно подпрыгивая от ощущения собственной свободы.
Но… это не игра, и к этой мысли им еще предстоит привыкнуть.
«Бедная баба Клава, — подумала Александра с грустной усмешкой. Кажется, на этот раз твоя непутевая внучка вляпалась по полной программе…»
Домой она приехала поздно, измученная всем пережитым, заплаканная и бледная.
— Ужасно устала, — сказала она Филиппу. — И сумку порвала.
Нужно же как-то объяснить сквозную дырку в рюкзаке, пока Филипп сам ее не обнаружил и не спросил, что случилось.
Но Филипп Бовэ не был наивным иностранцем. За свою жизнь он перевидал немало пулевых отверстий и, сунув палец в аккуратную дырочку, спросил себя, за кого принимает его дорогая супруга.
Едва за ней закрылась дверь в ванную, он вытащил телефон и набрал номер.
— Павлик, — сказал он по-русски, — ты можешь мне помочь?
— Ну? — спросила Вика. — И что дальше?
— Ничего, — бодро ответил Андрей. — Все отлично.
— Да ладно, не надо мне свистеть, ты не на летучке. Говори толком, что у тебя с эфиром, что с фильмом этого козла, Вешнепольского! А то что-то все волнуются. Время-то идет…
«Она не дает мне дышать, — с привычным пафосом подумал Андрей. — Просто невозможная баба. Истеричка, шлюха, ведущая — из рук вон плохая, журналист никакой».
И самое главное, что больше всего его бесило, — она получила над ним абсолютную власть, ничем не ограниченную!
Как же это вышло?
Ведь все начиналось так хорошо, так романтично. Он, женатый на Александре Потаповой, как бы позволил себе влюбиться в Вику. Она страдала, требовала, чтобы он развелся… Он тянул и мямлил, а она сулила ему золотые горы, почти умоляла, почти унижалась…
А теперь что? А теперь он, как чеховский герой, вынужден жить с постоянной оглядкой, под неусыпным контролем и присмотром, ничтожный, маленький человечишка, взятый из низов для «облагораживания», которого нужно еще «поднимать до себя»…
То ли дело Александра — смотрела ему в рот, ухаживала и превозносила его. А что теперь?
— Дуся! — повторила Вика нетерпеливо. — Я жду.
Она покачивала ногой в лакированной туфле, на которой вспыхивал и пропадал отблеск огней тысячедолларовой люстры. Андрея это раздражало, но приходилось терпеть. Отчитываться. Служить.
— Я все уладил, — сказал он, морщась. — Фильм делается, к Новому году будет. Я попросил Светку, она его подсунула моей бывшей жене…
— Что?! — вскричала Вика и перестала качать ногой. — Твоей суке?
— Викуш, не сердись, — умоляюще сказал он. — Она не сука, а просто дура. Ей наплели семь бочек арестантов про то, что это имеет огромное значение для спасения Вешнепольского. Ну она и ухватилась за этот фильм. Говорят, из аппаратной сутками не вылезает…
— Ты что, — подозрительно тихим голосом спросила Вика, — видишься с ней?
— Нет, нет… — заспешил Андрей, стараясь потушить разгорающийся скандал. — Не вижусь, конечно. Только иногда встречаю эту ее, Ладу, что ли. Но она меня не видит и не замечает. Отворачивается. Я считаю, это замечательная идея. Если что — после этого фильма мою бывшую на работу точно никто не возьмет!
— Но она там наклеит совсем не то, что нам нужно! — взвизгнула Вика. — Ты ублюдок, ты хочешь все дело испортить!..
— Да какая разница, что она там наклеит! — заорал Андрей, не в силах более сдерживаться. — Я потом все переклею… На это нужен день, ну, может, два! А пойдет все, как будто это она собирала. Ты же сама не хотела, чтобы она возвращалась на работу. Ну и успокойся, теперь она никогда не вернется! Все, нет ее, сдохла, пропала, утонула…
— А я-то думала, какого хрена она в «Останкино» таскается… — задумчиво проговорила Вика, забыв, что минуту назад чуть не билась в истерике. — Я ей сказала, пусть идет навоз возить, а она все шмыгает и шмыгает, мне девчонки рассказывают.
— Забудь ты о ней, — посоветовал Андрей, притворяясь, что заботится о душевном спокойствии супруги. — Она тебе не противник. И не соперница…