— Монсеньер, любезнейший, — сказал Орильи, подходя к Реми и снова пытаясь всучить ему сверток, — влюблен в вашу госпожу.
— Стало быть, он ее знает?
— Он ее видел.
— Он ее видел! — воскликнул Реми, судорожно сжимая рукоятку ножа. — Когда же?
— Сегодня вечером.
— Не может быть! Моя госпожа не выходила из комнаты.
— То-то и есть! Герцог поступил, как настоящий школьник. Он взял приставную лестницу и взобрался по ней.
— Вот оно что… — прошептал Реми, прижимая руку к сердцу, чтобы заглушить его биение.
— И после всего, что сказал о вашей госпоже монсеньер, я горю желанием увидеть ее. Значит, решено, вы заодно с нами?
И в третий раз он стал совать Реми золото.
— Итак, — с трудом проговорил Реми, — герцог Анжуйский влюблен в мою госпожу?
— Да.
— И чего же он хочет?
— Чтобы она прибыла к нему в Шато-Тьерри, куда он направляется форсированным маршем.
— Я вижу только одно препятствие, — сказал Реми.
— Какое?
— Моя госпожа решила уехать в Англию.
— Тысяча чертей! Тут-то вы и можете оказать мне услугу. Отговорите ее!
— Вы, сударь, не знаете моей госпожи: эта женщина всегда твердо стоит на своем; впрочем, убедить ее отправиться вместо Англии в Шато-Тьерри — еще не все. Если она и явится в Шато-Тьерри, почему вы думаете, что она согласится уступить домогательствам герцога?
— А почему бы нет?
— Она не любит герцога Анжуйского.
— Вздор! Все женщины любят принцев крови. Послушай, простачок, — заявил Орильи, — я хотел действовать с тобой добром, а не силой, но ты вынуждаешь меня изменить образ действий.
— Что же вы сделаете?
— Убью тебя в каком-нибудь укромном месте, а даму похищу. Ну как, уговоришь ты свою госпожу отправиться в Шато-Тьерри?
— Приложу к этому все старания, но ни за что не ручаюсь.
— Ступай наверх, а я покамест приготовлю коней.
И, очевидно вполне уверенный в том, что его надежды сбудутся, Орильи поспешил в конюшню.
— Ну что? — спросила Диана у Реми.
— Сударыня, герцог видел вас и влюбился без памяти.
— Герцог меня видел! Герцог в меня влюбился! — воскликнула Диана. — Ты бредишь, Реми!
— Нет. Я передаю вам то, что сказал Орильи.
— Но если герцог меня видел, стало быть, он меня узнал?
— Если б герцог узнал вас, неужели вы думаете, что Орильи осмелился бы явиться к вам? Нет, герцог вас не узнал.
— Ты прав, тысячу раз прав. Последуем за этим человеком, Реми.
— Да, но он-то вас узнает.
— Почему ты думаешь, что память у музыканта лучше, чем у его господина?
— Потому что он заинтересован в том, чтобы помнить, а герцог — в том, чтобы забыть.
— Вспомни, Реми, что у меня есть маска, а у тебя есть нож.
— Верно, сударыня, — ответил Реми, — и я начинаю думать, что господь поможет нам покарать злодеев.
Подойдя к лестнице, он крикнул:
— Сударь! Сударь!
— Ну как? — спросил снизу Орильи.
— Моя госпожа благодарит графа дю Бушажа и с большой признательностью принимает ваше любезное предложение.
— Прекрасно, прекрасно, — ответил Орильи: — Предупредите ее, что лошади готовы.
— Идемте, сударыня, — сказал Реми, подавая Диане руку.
Орильи ждал у лестницы с фонарем в руках: ему не терпелось поскорее увидеть лицо незнакомки.
— Черт возьми! — пробурчал он. — Она в маске! Ну, да по пути в Шато-Тьерри шнурки истреплются… или будут разрезаны.
Двинулись в путь.
Орильи вел себя со слугой, как с равным, а к его госпоже проявлял чрезвычайную почтительность.
Но Реми было ясно, что под этой почтительностью кроются какие-то тайные замыслы.
В самом деле: держать женщине стремя, когда она садится на коня, заботливо следить за каждым ее движением, не упускать случая поднять ее перчатку или застегнуть ей плащ может либо влюбленный, либо слуга, либо человек, снедаемый любопытством.
Но у музыканта был сильный противник: Реми настаивал на том, чтобы служить своей госпоже, как раньше, и ревниво отстранял Орильи.
Музыканту оставалось одно: во время долгих, утомительных переездов надеяться на счастливый случай.
Но и тут он обманулся в своих ожиданиях — ни дождь, ни солнце ему не помогли: молодая женщина не снимала маску в его присутствии.
Все расспросы, все попытки подкупить Реми были тщетны: всякий раз слуга заявлял, что такова воля госпожи его.
— Скажите, эти предосторожности относятся только ко мне? — допытывался Орильи.
— Нет, ко всем.
— Но ведь герцог Анжуйский видел ее! Тогда она не прятала лица?
— То была случайность, чистейшая случайность, — неизменно отвечал Реми. — Именно потому, что герцог Анжуйский увидел мою госпожу вопреки ее воле, она теперь принимает все меры к тому, чтобы ее никто не видал.
Меж тем дни шли за днями, путники приближались к цели, но, благодаря предусмотрительности Реми и его госпожи, любопытство Орильи оставалось неудовлетворенным.
Впереди уже лежала Пикардия.
Орильи, за последние три-четыре дня испробовавший все средства — добродушие, притворную обидчивость, предупредительность и чуть ли не насилие, — терял терпение, и его дурные наклонности брали верх над притворством.
Казалось, он чувствовал, что под маской молодой женщины скрыта роковая тайна.
Однажды он возобновил попытку подкупить верного слугу; Реми, как всегда, ответил отказом.
— Но ведь должен же я когда-нибудь увидеть лицо твоей госпожи, — твердил Орильи.
— Несомненно, — ответил Реми, — но это будет в тот день, когда пожелает она, а не тогда, когда пожелаете вы.
— А что, если я прибегну к силе? — дерзко спросил Орильи.
Помимо воли Реми, глаза его стали метать молнии.
— Попробуйте! — сказал он.
Орильи уловил этот огненный взгляд и понял, какая» неукротимая энергия живет в том, кого он принимал за старика.