Но Ниоба, быстро привыкнув к нарядам, которые для нее покупались, возжелала большего. Не рабыней быть – законной женой! Сказала об этом Зефу – и посмеялся он, больно ранив сердце лакедемонянки – черное, как и волосы Ниобы. Затаила она обиду и ждала подходящего случая, чтобы свершить месть. Встретив же Лая, сразу увидела она черноту и в его сердце. И подошла к нему, и заговорила ласково, всячески расхваливая Зефа. Видела Ниоба, что при каждой новой похвале мрачнеет Лай все больше.
Тогда, удостоверившись, что он ненавидит Зефа ничуть не меньше нее, Ниоба принялась жаловаться на его жестокость и обещала Лаю любую помощь, если освободит он ее, если перед людьми и богами потом подтвердит, что Ниоба – царской крови, что она – царица, но плененная и неспособная вернуться домой.
Желала Ниоба получить мужа знатного и богатого, который сделал бы ее хозяйкой в большом доме, желала сидеть среди знатнейших женщин, поражая всех своей красотой. И чтобы дети ее были царевичами или хотя бы героями.
Обещал ей Лай всяческую помощь, и вместе придумали они, что сказать несчастной Лето. На пиру Ниоба поднесла вина каждому воину Зефа и всем людям, кто был верен Кею. И не нашлось никого, кто отказался бы принять подношение из рук темноглазой красавицы.
Счастлива была Ниоба. Собственной недрогнувшей рукой вонзила она кинжал в сердце Зефа, сказав:
– Не желал меня женой назвать, так никого не назовешь!
Красная кровь испачкала ее одежды, и смеялась Ниоба.
– А хочешь, – спросила она Лая, обвивая шею его тонкими, как лоза, руками, – тебя назову мужем? Только слово скажи, и я стану твоей! Верной буду, вернее собаки. Детей рожу, столько, что крепким станет древо рода твоего, едва ли не самым крепким во всей Элладе?!
– Нет, – Лай не верил черноокой Ниобе, ведь не так давно клялась она в верности брату его. – Люблю я Лето, жену свою.
– Любишь – да разлюбишь.
– Никогда!
Рассмеялась Ниоба, в чьих жилах тоже текла кровь драконьих воинов Кадма, ядовитая, как воды Стикса. Не знала Ниоба иной радости, чем чужие мучения, ведь даже любовь ее была страшна.
– Хорошо, – согласилась она, – будь по-твоему, царевич Лай. Не станет Ниоба держать на тебя обиды, если и ты сдержишь данное ей слово. Не женой, так сестрой возлюбленной назови меня и введи в свой дом. Буду тебе другом, стану защищать тебя и детей твоих… если богам будет угодно одарить тебя ими.
Злая улыбка играла на губах Ниобы.
– О чем говоришь ты?
– О том, что давно ты сделал Лето женой, но не спешит она подарить тебе сына. Или дочь. Не кровь ли нереиды, холодная, морская, гасит огонь жизни в ее утробе?
Сказала так Ниоба – и ушла. Но поселилось сомнение в сердце Лая. Так ли хороша его жена?
Глянул на умиротворенное лицо ее, которое во сне было еще прекраснее, нежели наяву. Хороша… одну лишь ее он любит, одну лишь ее желает. И, вернувшись в Фивы, принесет он богатые дары Гере, а также мрачному Аресу, многомудрому Гермесу и отцу их – Зевсу Громовержцу.
Смоется с рук кровь, отойдет, успокоится его душа.
И заживут они с Лето, как царь с царицей.
Весь день глядела Лето на море.
И всю ночь.
Ни слезинки не сорвалось с ресниц царевны. Молила Лето богов – покарать злодея, и вспоминала, что уже наказан он. Ушел остров в пучину моря. Волны укрыли героев и злодеев, равных пред мрачным Хароном. Пусть же примет Аид души в темном царствии своем, а Лето будет молить его о милости. Жертвы она принесет, богатые, и – как знать – вдруг выйдет из тьмы дух ее отца, вдруг заговорит с нею, не обеспамятовав, как прочие души?
Скажет тогда ему Лето, что любила его, что по собственной воле не оставила бы гибнущий остров, да и теперь желает умереть, лишь бы рядом с ним быть. Глядела она на волны, на весла, что, подобно крыльям, взлетали по-над морем, уводя корабль все дальше.
– Ах, госпожа моя. – Ниоба, которую при всех назвали свободной и признали дочерью царя, вышла из тьмы. Испугалась Лето, почудилось ей, что одно из мрачных порождений Тартара взошло на корабль. Но тотчас поняла свою ошибку. Ниоба, это – всего-навсего Ниоба, которой выпала нелегкая участь.
Но разве рыдает она?
Нет. И Лето не станет плакать.
– Довольно печали, – сказала Ниоба, обнимая уже не госпожу – подругу. – Всех слез не пролить, всех бед не перечесть. Так надо ли докучать богам стенаниями? Сон принесет тебе облегчение, Лето. А муж твой, славный Лай, залечит раны сердца любовью.
Долго бродил корабль по просторам океана, не приставая ни к какому берегу, пусть и появлялся он, близкий, манивший своей пышной зеленью. Спешил Лай в сияющие Фивы. Нес отцу и брату страшную весть о предательстве Зефа. И Лето уже верила ему – видела она во сне, что все было именно так, как говорил ей Лай.
И Ниоба, кроткая, милая Ниоба, всячески укрепляла ее в этой мысли.
– Боги наказали предателя, – шептала она, расчесывая волосы царевны, но думала лишь о том – самой бы ей так сидеть перед бронзовым зеркалом, и чтобы покорная рабыня ласкала ее черные кудри гребнем. – Боги спасли тебя… боги желают, чтобы жила Лето, чтобы подарила она мужу сыновей, столь же сильных, как он сам, и дочерей красоты невиданной…
Слушала Лето. И слезы застывали на ее глазах. А раны души затягивались. И вот показался впереди берег. Был он похож на все берега разом, но запнулось в быстром беге сердце Лая. Узнал он скалы и узкую полоску прозрачной воды, в которой веселились нереиды.
Ныне летели они за кораблем, протягивая прозрачные руки к Лаю, звали его голосами волн:
– Убийца, убийца…
Отворачивался Лай, но лишь для того, чтобы подставить щеку ветру.
– Убийца! – кричал и ветер.
Но никто, кроме Лая, не слышал этих голосов.
– Смотри же, любимая, – так сказал Лай, подавая руку Лето, чья красота за время пути поблекла, источенная болью и слезами. Но все еще была Лето хороша, краше многих иных дев, которыми славились Фивы. – Вот берег, который я называю родным. Он станет домом и для тебя. Забудь про отца, забудь про кровь, что пролилась там, отдай Тартару злые сны свои. Отмщен Кей. И ты свободна. Стань же моей царицей пред людьми. Пусть полюбят они тебя так же, как полюбил я!
Говорил Лай громко, чтобы не услышала бедная Лето голосов нереид и ветра. И она, глядя на чужой берег, заплакала, вспоминая иной мир, оставшийся за краем моря.
Были ее слезы прозрачны и чисты, падая в воду, превращались они в драгоценный жемчуг, который волна выносила на берег, пытаясь написать струями воды одно слово: «Убийца».