– Азотисто-фосфорное соединение.
– А попроще?
– Продукт жизнедеятельности, натуральная органика.
– А еще проще? Совсем просто?
– Иногда дерьмо так пахнет, гуано.
– Гуано?
– Дерьмо, отходы жизнедеятельности биоорганизма.
Катя подавилась ванильным латте. Закашлялась – ну совсем как тогда полковник Гущин.
– Ева, вы поверили в то, что они нам рассказали? – спросила она, отдышавшись.
– А вы?
– Я нет, – быстро сказала Катя. – Но я… мало ли, я и ошибаться могу. Вы специалист, вы поверили?
– Я верю в то, что мы пока не знаем, с чем мы имеем дело, – сказала Ева. – Но, учитывая всю совокупность данных – показания очевидцев, материальные улики, – явно с чем-то живым.
Катя отметила тут четвертое обстоятельство: ее коллега снова изъясняется скорее как юрист, а не как биолог-ученый. «Улики», «показания очевидцев».
– Ева, вы смотрите передачу «Час суда»? – спросила Катя.
– Смотрю, просто тащусь иногда, до чего же интересно, я вообще обожаю все это – детективы запоем читаю, скачиваю в Интернете. Вот это жизнь, не то что у нас скукота. А что?
– Ничего, так просто, – Катя улыбнулась: вот и отгадка.
– Я, наверное, поэтому и дала своему научному руководителю согласие помогать в этом деле полиции. Только мне кажется, судя по тому ажиотажу, который начался, это дело за полицейские рамки уже вышло.
– Они, ну, эти ребята-экстремалы, описали то, что они видели, как нечто «красное, лоснящееся». Я сразу ваших голых землекопов вспомнила. А не может такого быть, что какой-то из ваших питомцев сбежал, вырос до больших размеров и разгуливает теперь по заброшенной стройке?
– Они у нас все на учете, вся колония, знаете, сколько этот проект стоит?
– Но когда они нам рассказывали о том, что видели…
– Я так поняла, что Август Долгов связывает это наше ночное происшествие с тем нападением у аэродрома. И с тем вскрытым контейнером, который вы там нашли.
– Это так далеко от Ховрина, – сказала Катя. – Я тоже так подумала, но постаралась как-то на этом пока не зацикливаться.
– А, ну да, вы же не поверили ребятам, – усмехнулась Ева Ершова и пошла к стойке заказать себе новую порцию крепчайшего эспрессо.
Потом они расстались – каждая поехала по своим делам. Катя, например, использовать свой выходной – спать, а затем приклеиться к телевизору, смотря репортажи о Ховринской больнице.
И она была сражена обилием этих репортажей. В каждом выпуске новостей снова и снова эта тема. Катя увидела, как по телевизору мелькают «экстремалы» – дочь вице-губернатора Вера, тот паренек, что был с ней, Данила Клочков, еще две девушки, которых она видела в Ховринском УВД (Пастушки), и бойфренд одной из них, оказавшийся сыном российского посла в Германии. У двух пареньков (рязанских молодоженов) центральные каналы брали интервью о том, как они «спасли дочку губернатора Подмосковья» – эта путаница уже несколько раз повторялась в эфире, видимо, телевизионщики считали, что так «горячее».
«Ховринский монстр – кто он, откуда?» – этот вопрос задал ведущий программы «Горячая десятка». «Правда или миф – верим ли мы?»
Катя зависла перед телевизором до глубокой ночи, скрупулезно записывая для полковника Гущина всю новостную информацию на диск.
Однако, как она ни прислушивалась к сплетням и слухам, к версиям, комментариям, догадкам и мнениям, выделить что-то интересное, полезное она так и не смогла.
Все смахивало на типичный информационный дурдом. Сенсацию, ахнувшую в эфире как бомба. Но любая сенсация – это развлечение для зрителей. Если где-то и имелась пояснительная информация для правоохранительных органов обо всем происшедшем, то явно не в телевизоре.
Так у кого же?
Совещание у начальника Ховринского УВД оказалось коротким, управление полиции до сих находилось в осаде журналистов.
Август Долгов распрощался с полковником Гущиным у машины, сказав, что приедет в главк к вечеру.
Небывалый и странный ажиотаж вокруг заброшенной больницы – все эти машины, новые люди, не афиширующие принадлежность к известному ведомству, настойчивое удаление ими с территории больницы гражданских служб и полиции, а также все увиденное и услышанное во время поискового рейда складывалось в уме полковника Гущина в некий ребус.
То есть пока еще никак не складывалось.
Потому что верить во что-то слепо за долгие годы службы полковник Гущин напрочь себя отучил. Но он все еще чувствовал, помнил тот тошнотворный запах. И это обстоятельство перетягивало на себя все.
Можно сто раз услышать, можно один раз увидеть – и все равно не поверить глазам своим. Но если хоть на мгновение учуешь носом, то…
Где-то в глубине подсознания эта вонь – вестник недавнего присутствия во тьме заброшенного корпуса чего-то живого, большого, опасного – засела занозой.
Домой – спать, завтракать, ругаться с женой – полковник Гущин не собирался. В половине девятого предстояло докладывать ситуацию насчет спасения вице-губернаторской дочери и ее товарищей-студентов начальнику главка на оперативке. Полковник Гущин отправился в спортзал и долго с наслаждением стоял под горячим душем, густо намыливая свое тучное тело и глянцевую лысину, словно страшась того, что вонь прилипла к нему, как смола, на веки вечные.
Посвежевший, побрившийся в кабинете электрической бритвой, он постарался изо всех сил начать свой рабочий день как обычно. Словно и не бродил ночью по призрачным коридорам Ховринки-Амбреллы.
После оперативки он позвонил в Райки – опросили тамошние сотрудники персонал аэродрома по поводу изъятых видеопленок или все еще с армией отношения выясняют?
– Улетучилась армия как дым, Федор Матвеевич, – сообщил начальник местного розыска.
– Как это улетучилась?
– А вот так, моментально. Колонну из бронетранспортеров и грузовиков с солдатами ГИБДД рано утром видела на проселочной дороге. Они уходят, сняли оцепление, и аэродром снова работает. В округе теперь ни одного военного. Я только что сам с аэродрома, опросил диспетчера и техников по поводу того вашего фигуранта на пленке.
– Лыков его фамилия, Иван.
– Они фамилию не знают, но помнят его отлично. Он приезжал в Райки на машине как раз перед закрытием аэродрома, ну когда они клиентов с грузом ждали – в тот день, когда те полет отменили по неизвестным для них причинам.
– Это пятница была.
– Ага, точно пятница. Лыков приезжал на аэродром с тем же намерением.
– С каким намерением? Самолет зафрахтовать?
– Вертолет. У них в ангарах два вертолета старых, но на ходу, то есть на лету еще. Он показал им свое летное свидетельство, допуск к полетам. Спрашивал, сколько стоит полетать один час.