– Любой бы на твоем месте испугался, – сказала Катя. – Я бы там вообще в обморок хлопнулась. Как твои ноги?
– Нормально, врачи говорят – кости срастутся.
– А ты давно знаешь Клочкова?
– Кого? Даню-Душечку? Мы вместе учимся на одном курсе. Он парень с мозгами, только у него все какие-то коммерческие проекты. Ховринка – это ведь тоже коммерческий проект, он за деньги, между прочим, сталкером пашет.
– Веня, его убили.
– Как убили? Кто? – Смайлик Герштейн приподнялся на подушках.
– Если бы знать. И произошло это несколько дней назад, видимо, почти сразу после вашего приключения. Тело обнаружили только сегодня.
– Но кому надо его убивать?
– Он к тебе в больницу не приходил?
– Нет.
– А что ты о нем вообще знаешь? Кто его родители? Там, в квартире на Павелецкой, кроме него, никого.
– Родители у него давно в разводе. Он сам из Химок, а эту квартиру он снимал, так же как и мы с Верой. Чтобы близко к Плехановскому институту. Мы в Стремянном переулке, а они на Павелецкой площади у вокзала.
– Со своей девушкой?
– С Васькой Азаровым. Не подумайте чего про них. Просто они друзья и компаньоны по бизнесу. А эту хату Васька нашел через свою мать – кто-то из ее знакомых сдавал, ну они и сняли.
– Ах, Азаров, – Катя закивала. – Это такой толстый пацан, рыжий, да?
– Нет, Васька тощий, как Кощей, у него еще такие баки косые, он иногда отпускает ради прикола.
– А где Азаров живет, ты не знаешь?
– Он из Клина, у его матери дом загородный новый, мы как-то туда с ребятами ездили. У него мать – адвокат.
– А машина у него есть?
– Он все механизмы чинит, гараж ему от деда-артиста остался в наследство, и он там устроил что-то вроде автосервиса для ретротачек, ну не суперретро, а так, доступных. У него одновременно по две-три машины в ремонте. Обычно рулит он на старом черном «Субару», такое корыто.
Катя поблагодарила Смайлика Герштейна и пожелала ему скорейшего выздоровления.
На лифте спустилась в вестибюль, посмотрела на часы. Итак, судя по описанию, фигурант – это Василий Азаров. Он товарищ потерпевшего и он… убийца? Или он просто обнаружил труп? Последнее вернее. И куда же может скрыться двадцатилетний парень, внезапно вляпавшийся в нечто подобное? Да вообще куда угодно, Москва большая. Но если мать – адвокат, то самое надежное место – это под материнско-адвокатским крылом.
Надо не откладывая ехать в Клин. Возможно, Азаров что-то знает.
Катя подошла к стеклянным дверям больничного вестибюля. Нужно ехать на машине, а это значит сначала придется переться на родную Фрунзенскую набережную, открывать гараж во дворе и извлекать на свет божий свою таратайку – «Мерседес Смарт». Давно она на ней не каталась. Но на это столько времени уйдет, пока до Фрунзенской докандехаешь по пробкам. Есть другой вариант.
– Сережечка, алло, это опять я.
– Катюша?
– Сережечка, приезжай за мной, пожалуйста, прямо сейчас. Я в «Склифе».
– В «Склифе»?! А что с тобой случилось? Ты в порядке?!
Но коварная Катя уже дала по мобильному отбой. Мещерский примчится. Ничего, ему полезно проветриться, а то он прямо завял там у себя в квартире, терзаемый ломкой.
Это его отвлечет от вредных мыслей. Но неужели и правда к наркотику вот так мгновенно привыкают?
Катя вышла во двор, чтобы не проворонить Мещерского. И через сорок минут его машина зарулила на стоянку.
Мещерский – в джинсах, в пестрой «гавайской» рубашке, привезенной из Гонконга, бородатый, маленький, выскочил и…
Катя едва его не расцеловала – приехал, дорогой ты мой друг, прилетел на зов.
– Привет!
– Что случилось? Я подумал… «Склиф»…
– Да все нормально, – Катя ласково смотрела на него с высоты собственного роста на каблуках. – Мы с тобой покатаемся на машине. Я подумала, тебе только польза, хватит дома сидеть, про опий думать.
– То есть как прокатимся? Куда?
– В Клин.
– В Клин?!
– Сережа, у нас новое убийство, мне срочно надо допросить свидетеля. По некоторым данным, он сделал ноги к матери в Клин. Она у него местный адвокат. Да, по пути заедем в УВД, я справлюсь насчет их адреса.
– Катя, я давно хотел с тобой серьезно поговорить, – Мещерский выпрямился.
– Сережа, прямо сейчас? Нет времени, нам надо ехать в Клин.
– Я с тобой вот так, ничего не спрашивая, поехал на этот чертов аэродром «Райки» ночью. И что вышло из этого? Я получил от Ваньки Лыкова отраву в чашке кофе. А он, между прочим, мой троюродный брат. Наши семьи веками роднились между собой. Ты это понимаешь?
– Я понимаю. Ты только не устраивай мне сцену.
– Все. Я в эти игры больше не играю.
– Что ж, хорошо, – Катя пожала плечами. – Обойдусь без тебя. Сейчас поеду на Ленинградский вокзал, сяду в электричку до Клина.
– Я хотел сказать… Катя, ты куда?
Катя повернулась и зашагала прочь. Маленький друг Мещерский кинулся вдогонку.
– Катя, подожди… я не то хотел… да постой ты, ну извини меня. Я хотел сказать, что я в эти игры больше вслепую не играю.
Катя остановилась – хватит с него. Вот бы Еву Ершову, дипломированного биолога, сюда понаблюдать, какие финты выкидывает брачное поведение самца человека.
– Вслепую – все, баста. Я должен знать, что происходит. Зачем вы приезжали ко мне сегодня? Почему вас интересует Рюрик и то, что случилось с нами в Чое? Я же там товарища потерял, я не мог его найти, спасти. Нет мне покоя с тех пор. И если есть хоть малейший шанс найти Рюрика Гнедича, я на все готов. Если это как-то связано с тем происшествием у аэродрома… Хотя как это может быть связано, как?!
– Сереженька, мы сейчас поедем в Клин допрашивать свидетеля, Василия Азарова, – Катя взяла его за руку. – По дороге я все тебе расскажу. Все, что знаю сама. Это совершенно невероятное дело, но ты мне поверишь, потому что я… я просто теряюсь во всем этом. Ты мой самый лучший друг, ты моя надежда. И ты светлая голова, понимаешь?
После этого Мещерский вздохнул, открыл дверь машины, заботливо усадил ее рядом на пассажирское сиденье, прыгнул за руль. И они поехали через всю Москву в город Клин.
Опять на ночь глядя.
По пути Катя рассказала ему все без утайки.
Мещерский порой восклицал. Порой начинал расспрашивать, уточнять. Он слушал жадно, с любопытством.
Катя даже рассказала ему свой сон про океан.
И он выслушал. Проглотил и это.
За Зеленоградом Ленинградское шоссе, по которому они едва ползли в плотной вечерней пробке, стало чуть-чуть свободнее.