– А как? Как должно было быть? – мягко спросил Чалов.
– Он должен был жить, – сказала Перчик – Наталья Литте. – Жизнь ведь перед ним всегда скатертью стелилась. Скатертью-самобранкой.
* * *
– Ну и каково ваше мнение, Екатерина Сергеевна? – спросил Чалов, когда отметил Наталье Литте пропуск и отпустил ее.
– Еще один пустой допрос. Если не считать этих сведений про какие-то звонки и эсэмэски... Но я опоздала, может, вначале было что-то? Давно они знакомы?
– Полтора года, с ее слов. Познакомились в японском ресторане «Нобу». Значит, вы ничего не заметили?
– Нет, а что?
– Ну, например, ее крайнюю эмоциональную холодность. Ей ведь совсем не жаль Гаврилова.
– Да, слез она о нем не проливает.
– Правда, такие, как она, дамочки о бывших любовниках долго не скорбят, а снова отправляются в свет и пытаются заарканить себе нового, еще покруче... Но это не совсем наш вариант.
– Почему?
– Потому что она лгала нам. Я сразу это почувствовал, вы нет? Когда я спросил, знакомы ли ей фамилии жертв. Она сказала «нет» и солгала, прямо глядя мне в лицо.
Катя пожала плечами: да нет, вроде не создалось у меня такого впечатления... Правда, потом, когда она закудахтала насчет того, «как это ужасно... какие убийства»... Вот это было похоже на игру. Ишь ты, какой чуткий прокурорский, прямо барометр... Такие нюансы успеваешь подмечать, и когда только, ведь все пишешь, пишешь в свой протокол, лишь затылок твой один и виден.
– Кассету привезли? – спросил Чалов.
– Вот, – Катя достала из сумки кассету Каротеевой.
Он взял ее, встал из-за стола, подошел к стенному шкафу и открыл двери – там пряталась аппаратура: новый плазменный телевизор, DVD и прочее.
– Еле нашли кассетник, из списанных уже, – Чалов забрал с полки маленький черный магнитофон.
Прослушали кассету с декламацией молча.
Потом Чалов хмыкнул и нажал на кнопку.
– Сказка на ночь. Честно говоря, я ожидал большего.
– Колодец существует, – сказала Катя. – Я сама его вчера видела. Я заблудилась на обратном пути, свернула не туда.
– Ладно, это обсудим позже, хотя, честно говоря, не представляю, что тут вообще обсуждать. Ахинея... Я ждал чего-то конкретного, каких-то фактов, а тут литературное сочинение сомнительного качества. Сейчас у меня еще один допрос.
И тут, как по заказу, в дверь кабинета постучали.
– Можно? Меня вызывали... только я не представляю, по какому поводу.
– Проходите, пожалуйста.
В кабинет вошел плотный мужчина лет пятидесяти в сером летнем костюме, при галстуке – смуглый, с залысинами и в больших роговых очках.
Ну просто типичный...
– Доктор Волин?
– Он самый. Только в чем, собственно, дело? Чему обязан вызовом к следователю?
Душка доктор, каким его изображают в мыльных операх и рисуют в комиксах.
Катя посмотрела на Чалова – вид опять как у Смоктуновского в роли Деточкина, но текст сейчас явно начнет выдавать не свой: «А сломанная нога? Это нога – у кого надо нога».
– Вы ведущий специалист медицинского центра «Евромедхолдинг»?
– Да, совершенно верно, – очкарик закивал.
– Это центр коммерческой медицины с высочайшими профессиональными стандартами, так указано в вашем рекламном буклете.
– Определенно так. Без лишней скромности можем это утверждать.
– Широкого профиля?
– Коммерческая клиника в столице только тем и может сейчас удержаться на плаву, как широким профилем и современными методами лечения.
– Но не туберкулеза мозга, – сказал Чалов.
Доктор Волин посмотрел на него сквозь очки.
– Ах, вот в чем дело. Это опять речь о том несчастном пациенте... У нас побывал человек из прокуратуры и изъял медицинские документы и результаты анализов.
– Это я их изъял. Этот пациент Валентин Гаврилов умер, покончил с собой.
Доктор Волин помолчал секунду, а потом сказал:
– Когда он пришел к нам, мы уже ничем не могли ему помочь. Мы сделали несколько анализов, я порекомендовал ему другие клиники. Но в его случае медицина была уже бессильна.
– А как долго он болел, по-вашему?
– Около десяти лет.
– Это ведь что-то типа сифилиса, да? – спросил Чалов.
– Нет, это совершенно другой недуг, однако на конечной стадии заболевания могут возникнуть весьма схожие симптомы. Потеря связи с внешним миром, безумие... паралич и тому подобное.
– А на что жаловался Гаврилов?
– Он к нам приходил всего несколько раз.
– Но он на что-то ведь жаловался?
– До потери связи с внешним миром еще не дошло, это у него было впереди, – доктор Волин поправил очки на переносице. – Его мучили галлюцинации.
– Какого рода?
– Кое-что я наблюдал лично. Он явился на прием, мы разговаривали – обычная беседа лечащего врача с пациентом, – и вдруг он начал как-то морщиться и странно принюхиваться. Объявил, что его беспокоит неприятный запах... Трупный запах... запах гнилостного разложения... Я решил сделать ему комплексную томографию. Сначала все шло ничего, а потом... это произошло в специальном кабинете, в смотровой, где пациентов готовят к томографии, там все содержится в строгом порядке. И окно... Он устроил целую истерику из-за этого несчастного окна, ему почудилось, что оно открыто и в лечебный кабинет кто-то пытается влезть. Это в принципе невозможно, потому что отделение томографии на четвертом этаже нашей клиники и там нет ни балконов, ни водосточных труб... просто стена – оштукатуренная стена. А он так вел себя, словно кого-то видел... Я же говорю – галлюцинации.
– Он что-то говорил?
– Больные в этом состоянии говорят все, что угодно... Он бормотал что-то про колодец. Что кто-то или что-то вылезло, выбралось оттуда и хочет до него добраться. Еще про трупный запах, что он постоянно преследует его, что это невыносимо... И что он хочет сдаться, сдаться сам, потому что у него больше уже нет сил терпеть.
– Что терпеть? – тихо спросила Катя (в нарушение порядка допроса в стенах прокуратуры, где ей, чужой, предписывалось молчать в тряпочку).
– Болезнь. Свою болезнь, – доктор Волин поправил очки. – Строго говоря, он уже с самой первой минуты не был нашим пациентом. Для таких заболеваний есть специальные клиники, специальные врачи. Но мы коммерческий медицинский центр, а он платил за лечение, то есть за то немногое, что мы еще были способны для него сделать.
– Гаврилов приезжал в ваш центр один? Может, кто-то сопровождал его – женщина, друзья, знакомые? – задал последний вопрос Чалов.