– Будет тебе, Франек! Ерунда, – равнодушно отозвался писарь, – никто сюда не проберется. Колючая проволока, реки, земляные укрепления… Это начальство нарочно нас пугает, чтобы, значит, бдительность… А мне плевать, я вот ничего не боюсь. Давай лучше выпьем еще по одной. За то, чтобы живыми домой вернуться.
– Ишь, храбрец какой выискался, – неодобрительно произнес Франтишек, но грязный стакан, наполовину наполненный мутноватой жидкостью с могучим сивушным духом, все-таки взял. – Эх, пропади она пропадом, эта война! Оказаться бы где-нибудь верст за двести от фронта!
Телеграфист и представить не мог, что вскоре это его желание сбудется в полном объеме…
Глаза у собутыльников уже заметно остекленели.
Заагентуренная Голицыным шлюшка, призывно виляя бедрами, подошла к столику. На смеси немецкого и польского языков, нещадно разбавленной местечковым идишем, помогая себе откровенными жестами, Маргоша предложила свои услуги господам офицерам.
Что? У господ туговато с деньгами? Ну, для таких красавчиков Маргоша соглашалась сделать скидку: она готова обслужить обоих всего-то за бутылочку бимбера.
Красавчики, на которых без слез смотреть было нельзя, приосанились и переглянулись: а что? Они и в самом деле парни бравые, хоть куда! За бутылку тутошней гадости грех отказывать себе в маленьких удовольствиях. Завтра они попадут на передовую, и кто знает, когда они в следующий раз увидят женщину и будет ли вообще этот следующий раз… Словом, старое армейское правило: поддайся соблазну, а то он может не повториться.
Но возникал вопрос: а где же местная Суламифь их ублажит?
Граммофон хрипло грянул марш Радецкого. Право, любовный хор мартовских котов звучал бы куда приятнее!
Маргарита успокоила клиентов: оказывается, у нее есть своя меблированная комната, совсем близко, только запасные пути пересечь. Тихая такая комнатка, прохладная и уютная. Даже с умывальником!
Ну, раз с умывальником, то какой разговор! Чего уж лучше: один с девицей развлекается, а второй сидит в тишине и холодке, своей очереди дожидаясь. Милое дело, а на две бутылки бимбера им хватит. И еще останется. Одну девице за услуги, а вторую – сами оприходуют.
Бравые вояки встали из-за стола и, пошатываясь, побрели за Маргошей, затарившись предварительно выпивкой и кругом краковской колбасы на закуску.
Но праздника жизни и именин сердца не получилось: не успели пьяноватые унтера пройти пары сотен шагов, как из-за угла какого-то пакгауза навстречу вышли двое мужчин, одетые в грязные до невозможности русские офицерские мундиры. В руках мужчины держали по «нагану». И у одного рожа исполосована такими жуткими шрамами, что во сне увидишь – не проснешься. А место вокруг было, как назло, безлюдное: ни патруля, ни складского сторожа, вообще никаких свидетелей, кроме окаянной шлюхи, которая втравила их в этакую гадость.
Что называется, нате вам! Расцвела крапива под забором! Франтишек с Пиштой стали резко бледнеть и трезветь.
– Спокойно, ребятки! – довольно дружелюбно на хорошем хох-дойче произнес Сергей. – Никто вас убивать не собирается.
В самом деле не собирались: с какой стати? Ничего плохого лично им два этих унтерка не сделали. Попали, как кур в ощип, под мобилизацию, вот и воюют… Навряд ли особо браво и геройски, не тот типаж. Это не кадровики, это типичные шпаки в форме.
Голицын и Щербинин кровожадностью не отличались, а видеть сейчас в двух ничтожных типах смертельных врагов… Смешно, господа!
– Раздевайтесь быстренько, – улыбнувшись, продолжил Голицын. – Не тяните время, а то мой приятель нервный: видите, как ваши ему физиономию разукрасили? Еще стрельнет ненароком, возись потом с трупами… Снимайте штаны. Пока они у вас чистые. Или… уже? Ах, нет еще… Это радует. Да, гимнастерки тоже. Кому вы нужны в гимнастерках без сапог и штанов? Оружие? Это какое? Пистолеты казенные? Ну, можете в трусы себе засунуть, если расставаться жалко. А лучше выбросьте, еще застрелитесь потом с горя. Ну, вот и славненько!
Трясущиеся от страха унтера в носках и армейских трусах выглядели жалко и нелепо.
– А теперь, не обижайтесь, самое время вам проспаться, – сказал Голицын. – Часика два-три я гарантирую.
Тщательно регулируя силу, чтобы не пришибить ненароком до смерти, Голицын нанес удар сложенными щепотью пальцами чуть ниже левого уха телеграфиста. Щербинин повторил тот же «клюв орла», вырубив писаря. Каждый поддержал своего, падающего кулем, «клиента», аккуратно положил его на землю.
– Не трясись, дуреха! – ласково сказал Голицын, обращаясь к сбледнувшей с лица Маргошке. – Я ж обещал их до смерти не убивать. Посмотри их карманы, все, что найдешь, – твое. Нет, граф, никакое это не мародерство, а вполне законные трофеи доблестной Марго! К тому же мародеры, как следует из звучания слова, обирают мертвых, а эта парочка, не исключено, нас с вами переживет. Потому что отправим мы их малой скоростью на запад, подальше от фронта. Я уже присмотрел: вон, видите, паровоз у того товарняка пары разводит? Там приоткрытый вагон с прессованным фуражным сеном имеется. Охраны никакой. Вот туда мы их, голубчиков, и поместим. Чтобы они, проснувшись, жандармов на очаровательную Марго не навели и прочий кипеж не подняли…
Голицын и Щербинин, переодевшись в австрийские унтер-офицерские мундиры, шагали между ветвящихся путей железнодорожной станции Збараж. Форма оказалась почти впору, а сапоги решили не менять: вряд ли кто к сапогам присматриваться станет. Обсуждался следующий этап авантюрного плана, придуманного поручиком Голицыным: как бы половчее добраться до штабного вагона? Захватив там полковника Хейзингера, они получают сильный козырь на руки.
– Да, ваша уловка с проституткой сработала, признаю, – недовольным тоном произнес Щербинин. – Теперь мы, по крайней мере, не привлекаем к себе всеобщего недоброжелательного внимания, точно свинья в синагоге. Но дальше-то что?
– Захватывать вашего берлинского знакомца, – пожал плечами Голицын. – Без него вся операция «ночной горшок» сорвется, ведь так? А мы сможем поторговаться с австрийцами и в обмен на жизнь этого негодяя получим возможность вернуться к своим. Тогда его планы будут уже детально известны нам, я об этом позабочусь…
Сергей улыбнулся очень нехорошей улыбкой.
– Охотно помогу вам разговорить герра полковника, – столь же недобро ухмыльнулся Щербинин. – В случае чего не постесняюсь использовать против этой твари одно старое народное средство… Вы правы: если мы узнаем детали его дьявольского замысла, он станет не опаснее змеи с вырванными ядовитыми зубами. Да и зараза в цистерне – а я почти на сто процентов уверен, что это культура возбудителя брюшного тифа, – к тому времени потеряет силу. Но если австрийцы не согласятся на торговлю?
– Сначала пристрелим Хейзингера, как бешеную собаку. Эту приятную работенку я предоставлю вам: у вас, граф, давно руки чешутся свернуть шею мерзавцу. Потом будем драться вдвоем хоть против целой австрийской армии. Умрем героями, хоть лучше бы этого избежать, верно?