— И после этого они еще будут кричать об исторической миссии Германии на Востоке! После этого они будут развешивать плакаты о диких русских зверях, уничтожающих все на своем пути! — помахал Кочнев плакатом, сорванным со стены полустанка.
— Зачем вам эта гадость? — искренне удивился Белый.
— Хочу оставить на память…
— Будем надеяться, что обо всем этом придется только вспоминать, — заключил корнет.
Состав несся на всех парах.
В одном из номеров той самой гостиницы, где совсем недавно так неожиданно для всех была пленена Сеченова вместе с ее кавалеристами, ярко горел свет.
Компания была теплой — все свои. Корф, Леер и Диркер, приятно проводя время, играли в карты. На столе лежали дорогие сигары, рядом стояло несколько бутылок с вином и коньяком. Только что принесенный поднос с кофейником еще больше прибавлял уюта и хорошей атмосферы.
Настроение у всех было превосходным — еще бы, нечасто выпадают такие удачные вечера! После пленения вражеских лазутчиков можно позволить себе немного отдохнуть от трудов праведных. Над столом горела в зеленом абажуре лампа, бросавшая мягкий свет на поверхность стола и на всех участников карточной игры.
Леер, как обычно, был одет в свой излюбленный егерский костюм, придававший ему вид заправского охотника.
— Смотрю я на вас, Людвиг, и удивляюсь, — хитро подмигнул барон. — Был бы я лицом, не задействованным в игре, — ни за что бы не подумал, что вы — это вы. Охотник, и все тут!
— Такова жизнь, — глубокомысленно заметил «егерь», попыхивая сигарой. — Наши игры ведь в том и заключаются, чтобы угадать то, что противник прячет где-то глубоко на дне души.
Леер считал себя в этом деле профессионалом, в чем, справедливости ради, стоило бы с ним согласиться.
— Я ведь не отрицаю полезности людей, участвующих, скажем, в штыковых атаках. Отнюдь — все эти герои, встающие из окопов, бегущие с винтовкой наперевес в сторону колючей проволоки, все те, кто лежит у пулемета, — все они выполняют свою функцию, — говорил Леер, глядя на собеседника водянистыми, напоминавшими змеиные глазами. — У меня нет причин сомневаться в их полезности. Но ведь роль у каждого своя. У меня, к примеру, она именно такая и, как можно убедиться, приносит определенную пользу.
— Определенную! — ухмыльнулся полковник. — Вы слишком скромничаете, дорогой мой.
Карты ложились на поверхность стола, сигарный дым клубился под светом лампы и происходящее внешне мало говорило о том, кто же все эти люди, сидевшие здесь.
— А я, господа, думаю о нашем командующем, — сказал Леер. — Вот что значит военный от Бога! Ведь вы только посмотрите: всю свою жизнь отдать, положить на алтарь Германии. Участвовать во всех войнах, сделать столько, что с лихвой хватило бы на нескольких человек. Ведь если вспоминать все его свершения, то можно написать целую книгу. И вот последнее — генерал в отставке, а оказывается, что лучшего командующего на один из важнейших участков фронта просто не найти! Ведь кое-кто из генералитета, считавшийся до этого непогрешимым в военном мастерстве, показал свою беспомощность и некомпетентность. И если бы не фон Гинденбург, то положение в Восточной Пруссии могло бы стать просто катастрофическим.
Барон за короткое время преобразился. Из сугубо штатского он стал истинно военным. Фон Гинденбург любезно доставил Корфу форму германского Генштаба и позаботился о том, чтобы найденный в городке портной подогнал ее по фигуре. Корф не упустил возможности покрасоваться — невооруженным взглядом было видно, что он испытывает настоящее наслаждение, пребывая в военной форме.
— Да, барон, смотрю я на вас и в очередной раз убеждаюсь, как все-таки одежда преображает человека, — «заметил» Диркер, желая сделать приятное Корфу. — Тем более это относится к военной форме. Вы превосходно выглядите.
— Приятно слышать, господин полковник, — усмехнулся тот, польщенный похвалой. — Для меня ведь это не просто сменить штатскую одежду на военную. Для меня это значит гораздо больше…
Он вздохнул, давая понять всю глубину переживаний.
— Как я вас понимаю, — продолжал Диркер. — Ведь это тяжело — годами находиться в чужом, вражеском окружении, играя роль верноподданного. Какой это тяжелый груз!
— Ничего не поделаешь, все мы выполняем свой долг, — заявил Корф. — Время требует от нас гораздо больше, чем кто-либо.
— Вы совершенно правы, барон. Но теперь-то для вас эти муки кончились. Теперь вы в полной мере можете насладиться своим сегодняшним положением, уже не опасаясь неосторожно оброненного слова среди чужаков. Все имеет свой финал, и эта страница в вашей жизни перевернута.
Барон и на самом деле выглядел если не счастливым, то весьма довольным жизнью. Еще бы — все складывалось как нельзя лучше. Теперь, казалось, все самое неприятное было позади, в прошлом.
— Прошу попробовать, господа, этот великолепный коньяк, — произнес Леер, взяв бутылку с яркой наклейкой и наливая в маленькие фигурные рюмочки каштанового цвета жидкость. — За наши успехи!
Все чокнулись дорогим богемским стеклом.
— Действительно неплохо, — с видом знатока почмокал губами полковник.
— А я вдруг вспомнил о путешествии в Японию, — произнес Леер. — Было это лет шесть тому назад. Так вот, очень хорошее впечатление на меня произвело тамошнее саке.
— Ну, не знаю, — возразил Корф. — Пробовал я саке, ничего особенного.
— Так ведь вы не в Японии его пили? — хитро прищурился полковник. — Не так ли?
— Ну, не в Японии, конечно. Да и зачем? В Петербурге был японский ресторанчик. Наверное, он и сейчас существует…
— В Петербурге! — презрительно сказал Диркер и махнул рукой. — Это то же самое, что тирольское пение из уст каких-нибудь эскимосов за полярным кругом. Поверьте мне, настоящее саке вы выпьете только в Японии, и нигде больше. Иначе вы рискуете навсегда испортить себе вкус. Вы уж мне поверьте, я в этом кое-что понимаю.
Корф, не желая спорить, пожал плечами, как бы соглашаясь со словами своего собеседника. Тикали большие пристенные часы, и атмосфера общего благодушия царила в комнате.
— Ну что ж, господа, — через некоторое время взглянул на часы Диркер, — вечер был неплохим, однако мне пора. Думаю, что стоит отдохнуть перед завтрашними событиями. Надо спешить. Вы как, господин Леер?
— Нет, у меня еще дела, — развел тот руками. — Мне еще рано отдыхать. Я следую правилу: «не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня».
— О, да вы поговорками стали изъясняться, — усмехнулся полковник. — И какие же в столь поздний час могут быть дела?
— Я все-таки думаю, что если еще раз допросить эту русскую, то можно выжать из нее максимум информации о русских планах. Надо довести дело до конца.
— И вы еще не убедились в том, что она — словно камень? Разве вы много из нее вытянули на предыдущем допросе? Оставьте пустые затеи, — скептически сказал Диркер.