— Э-э, нет! — решительно возразил Леер. — Вот тут я с вами не согласен. При всем моем уважении к вам я считаю, что вы ошибаетесь. Да, расколоть ее тогда не удалось — я это признаю. Но ведь вы сами подумайте — она была захвачена врагом, причем захвачена врасплох. В такой ситуации и у человека более опытного в голове легко может все перепутаться. А тут — юная барышня. Ну и, конечно, она замкнулась. Ничего не скажу, хоть вы меня тут режьте! Оно и понятно — защитная, оборонительная реакция организма. Ведь это же психология! Здесь надо чувствовать, когда стоит отступить, а когда, выждав время, нажать на противника, причем в этот самый нужный момент он и расколется.

— Да я смотрю, вы весьма подкованы в вопросах психологии! — заметил Диркер. — Просто профессионал.

— А вы думали? Еще во времена Средневековья, когда техника допросов была очень далека от сегодняшней, нравы — куда более жестокими, а о психологии никто и слыхом не слыхивал, понимание того, когда и что нужно делать, уже было. Возьмите даже палачей, — ударился в исторические экскурсы «егерь». — Казалось бы — жестокие, бессмысленные люди, маньяки, одним словом… а ведь тоже определенные познания были. Правда, это больше относилось к сфере профессиональных обязанностей, но тем не менее. Так вот, существовало такое понятие у них: «закостенел».

— Это что значит? — заинтересовался полковник.

— То есть такое состояние допрашиваемого, когда от него нельзя было добиться ни слова. Его можно было мучить самыми изощренными пытками, можно делать с ним что угодно, но добиться чего-то — невозможно. А на следующий, скажем, день — пожалуйста. Все расскажет и покажет так, что любо-дорого послушать.

— И где же вы таких интересных познаний набрались, позвольте спросить? — хмыкнул Корф.

— Жизнь научила, — лаконично изрек Леер. — Приходилось мне в свое время и в архивах работать, так вот там встречаются интереснейшие судебные дела Средневековья. Чего стоят, к примеру, процессы инквизиции!

— Очень интересно. С вами поговоришь, господин Леер, и забываешь о том, что находишься в нашем, так сказать, сверхреальном времени. Однако вынужден вернуться к нашей суровой реальности. Какие у вас планы, барон? — поинтересовался Диркер, попыхивая сигарой.

— О чем вы, полковник? — вопросом на вопрос ответил собеседник.

— Да вот еще раз хочу напомнить вам о завтрашней прогулке. Скоро начнется наступление, и грех было бы не посмотреть на такое великолепное зрелище. Такие вещи — это как прекрасный спектакль, отмеченный божественной игрой актеров.

— А кто же актеры, позвольте узнать? — усмехнулся тот.

— Ну, статистами можно считать солдат, конечно. А актеры — это те, благодаря кому все и будет происходить.

— Герр полковник, мне надо отдохнуть, — улыбнулся Корф. — Я уж, знаете, за последнее время столько потрудился, что, по-моему, имею право на отдых.

— Ну, что вы, конечно! Как вам будет угодно, барон, — согласился Диркер. — Я всего лишь хотел предложить вам приятное времяпрепровождение. Ну а я в таком случае, господа, вас покину.

Полковник удалился в свой номер, где он остановился вместе с Леером. У последнего, как он уже заявил, были еще дела. Мотивация барона при отказе от «приятного времяпрепровождения» объяснялась весьма легко. Особой храбростью господин Корф никогда не отличался. А здесь еще это предложение лезть в самое пекло!

«Нет уж, увольте, — поежился он, затягиваясь ароматной сигарой. — Вы уж как-нибудь без меня. А с вашего покорного слуги достаточно приключений. Я хорошо поработал, можно теперь и отдохнуть. А то ведь так и здоровье недолго подорвать… Мало ли что. Рисковать своим здоровьем и жизнью можно, когда для этого есть свои плюсы. Все, что надо, я уже получил, теперь пускай рискуют другие».

Над столом клубился сигарный дым, в голове слегка шумел хмель от выпитого коньяка. На душе было спокойно.

Глава 29

Время шло, а в штабе генерала Жилинского положение оставалось прежним — то есть без улучшений. Ситуация складывалась весьма странная и пренеприятная. Первоначальная информация о наступлении германцев запуталась вторым сообщением, причем тоже заслуживающим доверия, о наступлении на совсем другом участке фронта.

Генерал с шумом отодвинул стул и вместе с обер-офицерами и двумя адъютантами перешел в зал, где лежали топографические карты. Донесения вынуждали хвататься за голову.

— Вы знаете, мне это все напоминает нашу русскую ситуацию, когда «казнить нельзя помиловать», — произнес полковник со странной фамилией Рыбка. Недавно переведенный на прусскую границу из Закавказья, он все никак не мог привыкнуть к здешнему климату, и здоровье, расслабившееся в жаркой Ленкорани на побережье Каспия, все время давало сбои. Полковник не переставал жаловаться на проклятые прусские болота, на сложный балтийский климат, от которого у него ломит кости и болит горло. Вот и сейчас он поминутно вытаскивал большой белый платок и сморкался, кляня «эту Балтику». — Или еще лучше: найди то, не знаю что, пойди туда, не знаю куда.

— Гляжу я на вас, полковник, и ваш платок напоминает мне белый флаг, — не удержался, чтобы не съязвить, Орановский.

— Ну, уж нет, пускай болезнь белый флаг выбрасывает, — ответил, кашляя, Рыбка. — Только ведь все равно пощады ей не будет.

— Хотите, дам совет, как ваши хвори ликвидировать?

— Ну, конечно, буду очень признателен, — с живостью ответил Рыбка.

— У здешних литовцев, да и у поляков и белорусов есть такой национальный напиток. Называется он крупник. Рюмка утром и рюмка вечером — и будете совершенно здоровы. Пробовал сам, так что можете не сомневаться.

— Как вы говорите? — прищурил глаза Рыбка. — Крупник? Но, позвольте, это что же — из крупы? Суп?

— Нет-нет, — рассмеялся начальник штаба. — Вы еще не привыкли к здешним реалиям. Если это суп, то — огненный. В этом супчике все сорок градусов. Спиртной напиток, известный здесь еще со Средневековья. И варится он с травами, пряностями и прочей вкусностью. Короче говоря, очень полезно.

— Ну что же, ваше превосходительство, последую вашему совету, — наклонил голову полковник.

— Да о чем вы, господа, речь ведете? Сейчас есть гораздо более важные вещи, чем чья-то простуженная носоглотка. Да уж и как это все изволите понимать? — командующий сокрушенно покачал головой. Толстые мясистые пальцы, поросшие рыжеватыми волосами, выбивали на столе какой-то тревожный марш, напоминавший скорее погребальную мелодию. Часы, стоявшие у него за спиной, резко и неожиданно пробили восемь часов. Генерал вздрогнул и обернулся.

— Фу ты, черт, привидится всякая мерзость, — глубоко вздохнул он.

В последнее время генерал чувствовал, что из-за всевозможных треволнений у него уже стали сдавать нервы.

В дверях появился адъютант.

— Ваше превосходительство, — сказал он четким и в то же время чуть развязным тоном. — Капитан Смирнов доносит, что на участке противника замечено движение. Прибывают новые части, и, похоже, противник готовится к каким-то действиям.