Мои слова долетели до сержанта и Ивана.
— Тут немного осталось, полчаса, и мы на месте.
Парень не ошибся, действительно мы вышли на луг минут через тридцать. Я с подозрением его осмотрел: как и думал, он оказался частью болота. То есть цеплял его краем, а это значило, что почва не могла быть пригодной для взлета.
— Стой, кто идет?! — истерично заорал кто-то из кустов.
— Это что, часовой? Он еще здесь?! — удивленно спросил я у Ивана. Тот только пожал плечами.
— Свои. Сержант Слуцкий, мы летчика привезли, — почти сразу отреагировал сержант. Видимо, тоже молниеносно пробежав варианты ответов, выдав более-менее нормальный.
— Сержант ко мне, остальные на месте, — уже спокойнее, но все равно на нервах выкрикнули из кустов.
Мне показалось, что сквозь них что-то серебрится. С подозрением посмотрев в ту сторону и мельком глянув в спину сержанта, который спокойно шел к часовому, я спросил у Ивана:
— Вань, а какого цвета самолет?
— Серебристый, — подтвердил мои подозрения мальчик.
— Да? Странно… — я замолчал, задумавшись.
«Командирский? Насколько я знаю, окраска на самолетах сейчас стандартная, зеленая. Были случаи, что некоторые командиры полков и дивизий тянули с покраской, оставляя свои самолеты серебристыми и красными, неужто и мне такой попался?»
Припомнил мемуары одного из немецких летчиков истребителей. Тот писал, что в начале июля встретился с эскадрильей «ишачков» из восьми самолетов, которую возглавлял И-16, покрашенный в красный цвет.
— Вань, а ты не знаешь, в каком звании был летчик?
— Сержант вроде. Треугольники у него были, как у товарища сержанта.
«Еще страньше и страньше. На командирском летал простой летчик. Что бы это значило?»
Однако найти ответ так и не получилось. В это время из кустов выглянул Слуцкий и махнул рукой, подзывая нас.
Первым делом мой взгляд прикипел к ястребку, стоящему под тенью деревьев, а не к молодому пареньку в красноармейской форме, который, повесив винтовку на плечо, поправлял воротник.
«Ишачок» был красив. Звезды на крыльях и хвосте тщательно прорисованы. Сомнений не осталось, он был командирский.
— Тип восемнадцать, — сразу определил я.
— Нужно торопиться. Чем быстрее взлетишь, тем лучше. Сам должен понимать, — сказал подошедший сержант, поправляя немецкий автомат на плече.
— Понял, — кивнул я и, сбросив на густую зеленую траву вещи, энергично зашагал к самолету.
Пробежавшись по всем узлам, открыл перекрытый бензопровод и заглянул в кабину. На сиденье лежали буквально пропитанный кровью парашют и летный шлемофон. Вся кабина была забрызгана кровью; посмотрев на немаленькую дыру в боку, просунул в нее кулак и вздохнул.
«Командирский, а рации нет!» — подумал я, глядя на пустую нишу для радиостанции. Достав парашют и шлемофон, я залез в кабину и запустил двигатель. Сыто взревел он только после третьей попытки; прогрев его и погоняв на разных оборотах, заглушил и вылез из кабины. Поглядев на наполовину ушедшие в почву колеса, сказал с надеждой смотревшему на меня Слуцкому:
— Нужно почву посмотреть, где взлетать буду.
Пока Демин по моей просьбе срубал ветку и заострял ее, я осмотрел оружие. Вооружение — два пулемета ШКАС и две пушки ШВАК.
— Нестандартно. На таком типе четыре ШКАСа обычно стоят, — сказал я сержанту, который стоял рядом, проверяя боезапас. К моему удивлению, он оказался практически не тронут.
— Баки почти полные, две трети, боеприпас фактически тоже. Его что, сразу сбили? — озадаченно спросил я у Ивана, однако ответа не было, никто не знал.
Оставив парней у самолета, вместе с Деминым пошел смотреть луг. Мы шли по нему, осматривая кочки, ямы и проверяя твердость почвы, методично протыкая верхний слой острием палки. И чем дальше мы шли, тем больше я хмурился. Слишком мягкая. Внимательно осмотрев колеи, оставленные «ишачком» при посадке, только покачал головой.
Махнув рукой Демину, направился обратно к самолету.
— Значит так. Почва мягкая, взлетать будет трудно. Но есть одна возможность. Я выведу его на открытое место, подготовлю к взлету, и вы все будете держать самолет за хвост, как только я махну рукой, отпустите. Понятно?
Первым делом я разобрался с тем, что брать с собой. Достав вещи, которые могли пригодиться, отдал вещмешок сержанту — у него своего не было. Потом повесил на плечо маузер и планшет с картой и документами наших и немецких солдат, и наконец, привязав портфель к ноге выше колена, стал готовиться.
Очки погибшего летчика отдал Ивану на память, а сам надел немецкие, зеркальные. Покрутил в руках термос, немного подумал и подарил его Демину. С помощью бойцов надев парашют, сунул пилотку за пояс, натянул шлемофон и выслушал инструкции Слуцкого:
— Запомни, отдашь их командиру не ниже полковника, понял?
— Понял, товарищ сержант. Главное, до наших долететь, а там видно будет. Все будет в порядке, не волнуйтесь. Я помню, сколько наших за эти документы жизнь отдало. Перелечу фронт, там и найду, где сесть.
Пожав всем руки и с трудом втиснувшись в кабину, дал команду заводить двигатель. Хекнув, Демин мощным рывком крутанул винт и отскочил назад. Несколько раз чихнув, мотор взревел, «ишачок» с трудом тронулся с места и, слегка переваливаясь, выкатился на луг.
Убедившись, что бойцы меня держат, я застопорил тормоза и стал поднимать обороты. Когда машина задрожала и начала заметно подпрыгивать, махнул рукой бойцам, одновременно отпуская тормоза.
«Ишачок», как будто получив пинка, стал резко разгоняться. Пробежавшись метров двести, он оторвался от земли и под мой ликующий вопль «я лечу!», стал подниматься ввысь. Убрав шасси, я осмотрелся, немного убавил обороты, экономя горючее, и начал подниматься до километровой высоты.
Летел я ни много ни мало, а в сам Минск. Именно где-то там находился штаб округа, и чем быстрее портфель в него попадет, тем лучше.
Что ни говори, а очки были классные, в них можно даже смотреть на солнце, проверяя, не атакуют ли меня от него. Крутить головой приходилось постоянно. Вдали были видны чьи-то самолеты, но чьи, я не знал, так что продолжал править, то и дело сверяясь с картой, к столице Белоруссии.
Почти через час полета впереди показались дымы пожарищ, сливающиеся в огромный серый купол — Минск. Сбоку от меня, на расстоянии примерно километра три, подходила к городу очередная группа лаптежников.
«А что это шанс! Если сшибу хотя бы один, да еще на глазах у всего города, то попасть в истребительные войска станет не такой уж и трудной задачей!»
Так накручивая себя и продолжая следить за воздухом, я стал подниматься выше. За время этих маневров мы успели подлететь к самому городу, а мой ястребок уже висел на двухкилометровой высоте. Немцы меня видели, да и трудно было не заметить — небо чистое, однако продолжали готовиться к пикированию, правда, собравшись более компактной кучей. Я понимал, что они скорее всего уже вызвали помощь, так что следовало поторопиться.