— «Комбат» будет, — с легкой улыбкой ответил я.
— Какая?
— «Комбат», песня так называется.
— А-а-а-а. Понятно. Вот каша и блинчики. Компоту налить?
— Угу… — С набитым ртом сказать что-нибудь другое просто не получалось.
Самое забавное — эти песни я не запоминал. Как сказал мой учитель игры на гитаре, у меня уникальная память на них, что один раз услышал, могу воспроизвести в точности через длительный период. Дар не дар, но в жизни он мне не раз помогал.
Когда Люба убирала тарелки и вытирала стол, а я вдыхал свежий воздух у оконного проема землянки, послышался звук движения нескольких человек.
Тарасов пришел не один. С ним кроме Никифорова был и комиссар Ломтев из полка Запашного. Пропустив выбежавшую наружу официантку, они подошли к столу и расселись кто где, вопросительно глядя на меня. То, что их пригласили не просто так, они, судя по нахмуренным лицам, знали. Скорее всего, особист им сообщил в общих чертах.
Вздохнув, я начал свой рассказ.
После комиссаров за меня взялись Никифоров и подошедший Кириллов, особист из нашего полка, то есть майора Запашного. Во время нашей посадки его не было в расположении, ездил в штаб дивизии.
Мурыжили они меня до семи часов вечера, уже язык устал в мельчайших подробностях рассказывать, как все происходило.
— Распишись тут и вот тут, — наконец подал мне Кириллов карандаш и стопку записанных показаний.
Когда я закончил читать, в землянку спустился дежурный по полку и что-то прошептал на ухо Никифорову. Бросив на меня быстрый взгляд, политрук отпустил дежурного и, как только я расписался, достал новый чистый листок:
— А теперь, лейтенант, давай обсудим, что ты расскажешь только что прибывшим военным корреспондентам, которые просто пылают страстью пообщаться с тобой…
Вздохнув, я склонился над столом, задумчиво почесав затылок. Фактически ничего думать мне не пришлось, все за меня решили особисты.
— Топай давай, — с улыбкой сказал Никифоров, как только я заучил свою речь. Их порадовало, что это меня бросают на растерзание акулам пера, а не их. И с Карповым проблем не было: он в штабе писал рапорт о вылете, и когда прибыли корреспонденты, его просто изолировали.
Сейчас Кириллов как раз направился к нему, чтобы показать слегка измененную версию наших приключений в тылу.
Во-первых, никакие дети мне в селе не помогали — нам не хотелось, чтобы у них были проблемы, так что этот факт мы стерли.
Во-вторых, пояснить, откуда я умею летать на «мессере». Это было непросто, но мы справились. Объяснил, что сидел в кабине трофейного «худого», который посадил на аэродром еще в первых числах июля. Ну а дальше мои летные данные помогли освоить его в первом же вылете.
В-третьих, никакого расстрела немецких диверсантов не было.
Все.
У входа в землянку меня уже ждал вестовой.
— Товарищ лейтенант, вас уже ждут, — доложил он.
На большой поляне собрались не только корреспонденты, но и все политработники ближайших частей, а также парторги и секретари комсомольских организаций. Главным был комиссар Ломтев. Тарасов отсутствовал, видимо, куда-то уехал по делам. Подошли также свободные от службы из обоих полков.
Меня провели к пеньку, исполнявшему роль трибуны или, если посмотреть с другой стороны, пьедестала. Встав на него, я огляделся и сказал:
— Шуток не будет. Война — это кровь и грязь! И я это видел.
После двухчасового общения с корреспондентами и политработниками, которым тоже в мельчайших подробностях рассказал про расстрел детей, меня отвели в землянку нашей группы, где я в первый раз за сегодня увидел парней.
Вы знаете, что такое эмоциональная перегрузка? Это такое чрезмерное эмоциональное и физическое перенапряжение. Именно это я ощущал, когда на подгибающихся ногах подходил к землянке, сопровождаемый множеством знакомых. Некоторые спрашивали, когда начнется концерт, другие — какая будет новая песня, третьи просили рассказать, как это — летать на «мессерах», но я молчал — сил оставалось только чтобы дойти до своей новой лежанки.
«Не рассчитал!» — понял я, когда земля вдруг ударила меня по лицу. Это произошло так неожиданно, что никто не успел меня подхватить.
Очнулся на следующее утро в санчасти. Открыв глаза, посмотрел на занавешенный простынями потолок. У нас в землянках так не делалось, поэтому, когда садились или взлетали самолеты, частенько меж плохо подогнанных бревен настила сыпалась земля.
«Санчасть. Только в санчасти так делается!» — понял я, где нахожусь. Первой мыслью было, что там с концертом, но, посмотрев на прорубленный в бревнах оконный проем, понял, что сейчас середина дня.
— Эй, есть тут кто-нибудь?
Почти сразу занавеска на входе откинулась в сторону и в палату заглянул усатый мужичок в халате санитара.
«Не помню такого, это еще кто? Из нового пополнения?» — подумал я озадаченно. Пока вспоминал санитара, тот успел исчезнуть с глаз, зато почти сразу в палату впорхнула Мариночка в сопровождении тети Гали, ее помощницы.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Лютикова, пытливо заглядывая мне в глаза, будто опасаясь, что я ее обману.
— Прекрасно. Искупаться охота. Что со мной произошло?
— Встань, — велела она.
Я, легко крутнувшись на кровати, опустил ноги на посыпанный свежей соломой пол и встал.
— Сделай два шага. Хорошо, теперь обратно. Хм, сделай два приседания.
— Все в порядке? — спросил я после приседаний.
— Моторика движений в норме, — кивнула Марина.
— Ну так я пойду?
— Какой быстрый! — рассмеялась она. — Пока полное обследование не пройдешь, ни ногой из палаты! Головокружения были?
— Да нет вроде.
— Похожие симптомы?
— А-а-а. А! Так я два раза у Никифорова чуть не вырубился, так спать было охота. Он мне еще чая наливал, чтобы я сильно не зевал.
— Это одна из причин. Похоже, ты просто заснул, причем очень крепко.
Тетя Галя уже разложила медицинские инструменты и отошла в сторону, ожидая.
Почти час Лютикова меня осматривала, рассказывая, как ее напугали вчера, когда набежала толпа человек в семьдесят и принесла мое бесчувственное тело.
— Перевернули все лавки, пока топтались в коридоре, сломали полку, раздавили ведро и потеряли пилотку. Пока не выгнала, никак не могли успокоиться, все спрашивали, когда ты в себя придешь, все требовали кровь у них для донорства взять. А выгнала, так в каждом окне по паре лиц за мной наблюдает. Пришлось Никитину пожаловаться, что работать мешают. Пока часовых не поставили, работать нормально не давали.
— Ты не ответила, что со мной?