Елизаров приподнял брови.
– Видно, дело серьезное?
– Серьезное…
– А почему ты решил, что я – тот, кто тебе нужен? Мы же по разные стороны баррикад…
– Но не враги… Я ведь не раз мог тебя на тот свет отправить… И ты меня… Потом… выхода нет. Здесь у меня больше никого не осталось… кто может прикрыть спину… А насчет тех денег – договоримся…
Елизаров усмехнулся, покачал головой.
– Пацаном ты был, Панфилов, пацаном и остался… Кто же за деньги будет прикрывать тебе спину?
– Я не это имел в виду… – мотнул головой Константин.
– Знаю, что ты имел в виду… Я вас, молодых, сам этому учил. Так что за нужда у тебя?
– Брата родного надо спасать… Нет больше никого у меня… Расскажу по дороге, если хочешь. Время не ждет. Каждая секунда дорога… как там, в Мазари-Шарифе…
Елизаров помолчал, потом, вскинув голову, спросил:
– Еще помнишь Мазари-Шариф?
– Помню.
– Этот «ПМ» – именной. Мне вручили его как раз после того боя, – Елизаров смотрел на гравированный ствол. – Когда уезжал, здесь, в Москве, у знакомых на хранение оставил.
– Так ты идешь? Не хочешь, так и скажи… – Панфилов уже собирался развернуться и уйти, но слова Елизарова заставили его задержаться.
– Я часто думал о том, почему ты оставил меня в живых. Тогда, на яблочный Спас… Мы же лоб в лоб столкнулись…
– Ну, и что надумал, капитан?
– А то, что правильно я вас, салабонов, гонял. Усвоили все, что надо. Нет ничего выше военного братства. Идем. Бог не выдаст, свинья не съест.
* * *
Стемнело. В окнах двухэтажного коттеджа на тихой окраине Пушкина один за другим вспыхивали огни, из-за ограды доносился собачий лай. Панфилов и Елизаров сидели в салоне «Волги» метрах в ста от цели. Рядом зияла черными глазницами окон коробка недостроенного коттеджа.
– Там только один охранник, – сказал Елизаров. – Ходит по дому и включает свет в комнатах, над будкой охраны смонтирована видеокамера – наружное наблюдение. Во дворе – собаки…
– Надо попасть внутрь, пока жильцы не прибыли, – убежденно сказал Панфилов.
– Хорошо бы, но как?! Через забор перемахнуть? Нет, не получится, – покачал головой Елизаров. – Видишь, что там сверху. Сюда бы наш боекомплект… «лимонки», иммобилизационные гранаты, ножи, «калашниковы» с подствольниками… А с этим, – он легко подкинул на ладони «пээмку», – только баб и детишек пугать.
– Другого выхода у нас просто нет. Пойдем внаглянку.
Константин протянул ладонь Елизарову.
– Ну, капитан, давай!.. Как тогда, в Мазари-Шарифе… Живы останемся – меж собой разберемся.
– Ладно, Панфилов. Как там у нас говорили? Держи краба.
Они обменялись крепким мужским рукопожатием.
– Я пойду первым, – сказал Константин. – Там калитка в воротах, я открою.
Метров за тридцать от запертых железных ворот Жиган начал пошатываться и размахивать руками, горланя во всю глотку:
– Ра-аскинуло-о-ось мор-ре-е широко, и волны бушу-ую-ут вдали-и…
Он вел себя как пьяный, зная, что попал в зону обзора видеокамеры.
Остановившись возле ворот, достал из кармана купленную по дороге бутылку водки и начал демонстративно прикладываться к горлышку, потом загремел ногой по воротам.
Гулкий грохот разнесся над замерзшей улицей.
– Братаны! – закричал он. – Змерз, бля, как цуцык! Пустите в будку погреться, у меня бухло есть.
За оградой отчаянно заревели доберманы.
– Братаны! Ну хоть черняшки кусок… – и снова Жиган грохнул ногой по железу.
Неожиданно прямо за воротами раздался истошный вопль и кто-то закричал на собак:
– Тихо, бля! Паскуды!
– Эй! Братан! – обрадованно заорал Жиган. – Я вчера с кичевана откинулся, пошел к ней, а она, падла, меня кинула… У нее, бля, какой-то мент, погань красноперая!.. Я, бля, тут околеваю…
– Пошел на х… отсюда, тварь! Собак, бля, счас спущу!
– Да ты, паскуда, тоже мент! Канай, канай сюда со своими псами! Ты, пидарюга красноперая, мне все по хрену! Чем так жить, так лучше сдохнуть…
– Ах ты, урод!
Заскрипел железный засов калитки.
Жиган едва успел отпрыгнуть назад, когда из-за распахнутой дверцы выскочили, глухо рыча, два громадных черных добермана.
Первого Жиган уложил сразу, пробив ему пулей из «вальтера» крепкую, мускулистую грудь.
Со вторым справиться не успел – натренированный пес успел кинуться ему на шею. Жиган закрылся рукой, в которую вцепились громадные клыки, не удержал равновесие и упал.
Доберман оказался сверху.
Уже лежа, Панфилов сгруппировался и, изловчившись, выстрелил в собаку. Та сразу обмякла, но зубы ее сжались в смертельной агонии.
Вдруг рядом грохнул выстрел. Снег у головы Жигана фонтаном разлетелся в стороны. Выскочивший следом за собаками охранник стрелял в Жигана из помпового ружья.
Но и со стороны улицы раздались пистолетные хлопки. Со звоном срикошетила от железных ворот пуля.
Охранник, на мгновение позабыв про Панфилова, передернул цевье ружья и направил его на темную фигуру, бежавшую ему навстречу.
Заряд картечи сразил Михаила Елизарова, вырвав ему кусок мяса под ребрами вместе с печенью. Не добежав до ворот коттеджа всего нескольких метров и обливаясь кровью, Елизаров рухнул на снег.
Своей гибелью он спас жизнь Жигану.
За те несколько мгновений, которые оказались в его распоряжении, Панфилов высвободил руку с пистолетом и всадил несколько пуль в охранника.
Шатаясь, тот выронил ружье и завалился на спину.
Панфилов отшвырнул от себя собаку, поднялся, но тут же заскрипел зубами от острой боли – кровоточило прокушенное предплечье. Жиган вспомнил о бутылке в кармане.
Вылив водку на рану, он снова заскрипел зубами от боли. Но буквально через пару секунд полегчало. Константин бросил бутылку на снег, метнулся в калитку, залетел во двор, подобрав по пути валявшийся возле трупа охранника помповик.
«Нельзя терять ни мгновения! Туда! В дом! Может быть, Игнат там! Может быть, он еще жив!..»
Но внутри было тихо.
Панфилов, прижимаясь к стенам, заглядывал в комнаты, пригибаясь, поднимался по лестнице.
Точка, никого!
Спустился вниз, увидел под лестницей приоткрытую дверь. Снова прижался к стене. Резким рывком раскрыл дверь.
Еще одна лестница вела вниз, в освещенный подвал.
Оттуда доносились металлический скрежет и странное шуршание.