Метров через пятьдесят показался мост, а под ним ручей, Джим притормозил, и Тони, оглядевшись, сбросил узел с одеждой. Быстрое течение подхватило его и потащило прочь.
– Порядок, – сказал Тони.
С шоссе на грунтовку свернул автомобиль, Джим съехал к обочине, а Тони переложил пистолет в боковой карман.
Впрочем, тревога оказалась ложной, автомобиль сдал назад и снова выбрался на шоссе, на грунтовку он съезжал, чтобы развернуться.
Переехав шоссе, Джим и Тони оказались на территории города. Вот знакомый пустырь – мальчишками они играли здесь в футбол. За ним начиналось настоящее футбольное поле, но там была территория взрослых.
Ворота остались те же, их кто-то заботливо подновлял, меняя сетку и перекрашивая столбы с перекладиной.
В начале улицы Джим притормозил возле новенького павильона, Тони соскочил на обочину и поспешил в магазин. Спустя пять минут он вышел с двумя новенькими коммуникаторами.
– Это тебе, а это – мне. Взаимный вызов я уже включил.
– Спасибо, – сказал Джим, убирая обновку в карман. – Какой сигнал тревоги?
– «Как я рад тебя слышать».
– Ничего не меняется, – сказал Джим, заводя скутер.
По другой стороне улицы шла миловидная девушка, мимо проехал фургон из кондитерской «Земляничка», а на балконе ближайшего дома женщина развешивала белье.
– Да, приятель, жизнь продолжается, – сказал Тони, садясь позади Джима.
– Почему так мало народу?
– Еще нет и десяти, безработные спят, а счастливчики уже работают. Вторник, рабочий день. Дави на газ, следующая остановка – мой дом.
– Давлю…
На улице, где жил Тони, все осталось по-прежнему, лишь кое-где был подновлен асфальт да подросло несколько посаженных деревьев.
– Все, приехали, – сказал Джим, притормаживая возле киоска, торговавшего мороженым, – раньше они часто покупали здесь шоколадный «Рожок» и ванильную «Белоснежку».
– Куда скутер денешь? – спросил Тони, чтобы скрыть волнение. Отсюда уже были видны окна его квартиры.
– Брошу между химчисткой и киоском проката фильмов.
– Думаешь, они еще там, эти киоски?
– Я же сказал – ничего не меняется. Ну пока, вечерком позвоню, если все тихо будет…
Джим огляделся и, оттолкнувшись ногой, поехал к себе – от дома Тони всего в половине квартала.
Держать себя в руках у него не получалось, сердце громко стучало, волновала не только предстоящая встреча с матерью, но и каждая знакомая деталь: старое дерево, заброшенная колонка, полустершиеся графити на стенах.
Вот и химчистка, хозяин недавно обновил ее стены, покрыв краской поверх потрескавшейся штукатурки. И еще сменил вывеску.
Джим заглушил мотор и, закатив скутер в потайной тупичок, вышел на бетонную тропинку. Огляделся, привычно отмечая возможные позиции снайперов и наблюдателей.
Вот и старый дом на несколько квартир, пара обложенных кирпичом клумб и крыльцо в четыре ступеньки. Джим вошел в подъезд и, подойдя к двери, глубоко вздохнул, чтобы унять сердцебиение, потом позвонил.
Сначала ничего не происходило, потом за дверью послышались шаги, и такой знакомый, родной голос спросил:
– Кто там?
– Это я, мама… – Голос сорвался, и Джим повторил: – Это я, мама!
Щелкнул старый замок, открылась дверь, Джим шагнул в темную прихожую. Они обнялись, и мать сразу заплакала.
Затем засуетилась, включила в прихожей свет, чтобы лучше разглядеть сына, торопливо заперла дверь на замок и снова посмотрела на Джима.
– Ты ли это, сынок? Мне не снится?
По ее щекам текли слезы.
– Не плачь, мама, это я, живой и здоровый…
Джим быстрым движением переместил пистолет на поясницу.
– Проходи в комнату. – Мать взяла его за руку и повела за собой. – Я как чувствовала, вчера весь день убирала…
Джим вошел в комнату и огляделся. Все здесь было ему знакомо, но, казалось, уменьшилось в размерах.
– Ты просто вырос, – угадала его мысли мать. – И раздался в плечах.
Она погладила его по плечу, потом достала из шкафчика платок, чтобы промокнуть слезы.
– Как ты тут живешь, мама? Почему нет никаких новых вещей? – Джим опустился в старое кресло и провел рукой по потертой обивке.
– Мне ничего не нужно. – Мать села рядом – на диван, чтобы лучше видеть сына. – Деньги, что ты присылаешь, я не трогаю, они копятся на счете, а в случае моей смерти вернутся к тебе.
– Это твои деньги, мама, ты должна их тратить, ведь это единственная возможность заботиться о тебе, когда меня нет рядом.
Мать улыбнулась и взяла его большие ладони в свои.
– Мой Джимми заботится о маме.
Она вздохнула и опустила глаза к полу.
– Ты чего, мама? – Джим попытался заглянуть ей в глаза. – Ну я же приехал, ну что ты?
– У тебя пистолет, Джимми…
– Да, мама, у меня пистолет.
– Покажи.
Джим помедлил секунду, затем достал оружие и подал матери.
Та повертела его в руках и вернула, заметив:
– Это необычный пистолет, Джим. Такие не носят ни полицейские, ни бандиты…
Джим молчал, меньше всего он ожидал дома такого разговора.
– Ты работаешь с Эдгаром Форсайтом?
– Мы иногда видимся.
Мать вздохнула.
– Когда я отдавала тебя ему, я была еще не совсем здорова и не понимала, что делала. Я и сейчас не все помню, а тогда…
– О чем ты, мама?
– Я об Эдгаре. Ты ведь уже знаешь, что он тебе не дядя?
– Знаю. Он сам рассказал. А ты… давно вспомнила о том, что он тебе не брат и все такое?
– Еще тогда, после травмы, кое-что вспоминалось, но врачи и сам Форсайт убедили меня, что именно те воспоминания и есть вымысел. Со временем я сама стала так думать и прятала подальше эти невесть откуда взявшиеся воспоминания… Потом, правда, все встало на свои места, ну, или почти все.
Они помолчали. Где-то залаяла собака, по улице проехал автомобиль со сломанным глушителем, и снова стало тихо.
– Помой руки, я приготовлю картофельные биточки. Тебе доступны дорогие рестораны, но там не готовят биточки, правда?
– Правда, мама, – улыбнулся Джим, чмокнул мать в щеку и пошел мыть руки.
В ванной все было как прежде, его любимое персиковое мыло и новая щетка в стаканчике на полке перед зеркалом. Мать ждала его все эти годы.
Помыв руки с персиковым мылом и умывшись, Джим глянул в зеркало. Пригладил мокрой ладонью волосы, промокнул лицо махровым полотенцем, все еще не веря в реальность происходящего. Потом вышел из ванной и направился на кухню.