НЕИЗБЕЖНОЕ

Меня разбудил стук в дверь.

Слово «разбудил» тут немного не на месте, но другого не подобрать. Дело в том, что мне снился длинный мрачный сон, который я полностью забыл при пробуждении. Я помнил только, что эти три коротких удара в дверь были важной его частью — и было непонятно, как они переехали в реальность. И еще я знал, что за дверью Софи, но встречаться с ней по какой-то причине крайне опасно.

Секунду-две я колебался, а потом решил, что не буду лишать себя радостей жизни из-за бессмысленных электрических флуктуаций перезаряжающегося мозга.

— Открыто, — крикнул я.

Дверь открылась. На пороге действительно стояла Софи.

На ней было длинное черное платье в редких блестках. Настоящий вечерний туалет.

— Это мне здесь выдали, — улыбнулась она, заметив мой удивленный взгляд. — Как единственной женщине.

— Наверно, — сказал я, — из интимной коллекции Дракулы? Не в него ли он одевался, встречая юного Оскара Уайльда?

— Такой информации у меня нет, — ответила она. — Скажи, ты не хочешь немного пошептаться в моем гробике? Сегодня последний день, когда это возможно…

— Хочу, — сказал я.

— Тогда пойдем. И прямо сейчас — скоро прощальный ужин.

Мне нравилось, что она второй раз приходит ко мне сама.

Я с детства считал, что отношениям мужчины с женщиной не хватает той доверительной и легкомысленной простоты, которая существует между друзьями, решившими вместе принять на грудь. В конце концов, речь точно так же идет о кратком и практически бесследном удовольствии… Как было бы прекрасно, думал я, договариваться с женщиной об акте любви с беззаботной легкостью замышляющих выпивку студентов…

Позднее я пришел к выводу, что это труднодостижимо из-за биологического разделения труда. Мужчина дарит жизнь, зарождает ее — а женщина вынашивает, играя не менее важную и в чем-то даже ключевую роль. Ее детородная функция мучительна и связана с длительным периодом беспомощности — поэтому естественно, что животный инстинкт заставляет ее выбирать партнера весьма тщательно. Комизм, однако, в том, что этот инстинкт в полную силу действует даже тогда, когда речь идет не о зарождении новой жизни, а о субботнем вечере.

Женщина должна обладать недюжинным интеллектом и силой воли, чтобы научиться отслеживать и подавлять этот древний гипноз плоти, уродующий ее характер и лишающий конкурентоспособности на рынке биологических услуг.

Софи, как мне казалось в ту минуту, была именно таким совершенным существом — и, спеша за ней по коридору, я думал, что Америка еще долго будет оставаться для мира сверкающим cutting edge [13] не только в сфере технологий, но и в области наиболее эффективных поведенческих паттернов.

Ах, если бы женщины знали, как подобная сердечная простота поднимает их в наших глазах! Но косной пещерной памятью самка помнит, что интересна добытчику лишь несколько минут перед соитием, и потому делает все возможное, чтобы растянуть их в часы, дни и недели — и выторговать себе как можно больше шкур и бус…

Через минуту после того, как мы вошли в комнату, мы уже лежали в ее просторном гробу, трогательно пахнущем какими-то наивными духами. Она сняла платье сама, что очень облегчило мне жизнь — не уверен, что быстро разобрался бы с его застежками. В гробу, однако, было вовсе не так удобно, как мне мечталось — но в этом неудобстве была и прелесть: мешая удовольствию, теснота как бы разворачивала его незнакомой и свежей стороной…

Но я не успел зайти слишком далеко.

Помешала сущая ерунда — еле заметный укол в шею. Я сразу понял, что он значит — и, хоть я изо всех сил попытался не обратить на него внимания, это оказалось невозможно. Мое возбуждение за несколько секунд сменилось тоской и злобой.

— Ты меня укусила?

Она виновато моргнула.

— Просто я… Я уже ошибалась в жизни. И больше не хочу.

Они всегда так говорят, подумал я. Всегда.

— Извини, — прошептала Софи. — Но я теперь знаю.

— Что ты знаешь?

— Про тебя. Про тебя и вашу Великую Мышь.

— Про Геру?

Софи кивнула.

— И еще я вижу, что ты ничего так и не понял, — сказала она. — Бедный мальчик. Да ты и не мог понять. Тебе не объяснили, а сам ты ничего не соображаешь.

— Чего я не соображаю? — спросил я.

— Ты не знаешь, зачем тебя сюда послали. Зачем тебя учат на ныряльщика.

— А ты, выходит, знаешь?

— Ваш главный вампир, — сказала она. — Энлиль. Он ведь тоже ныряльщик. Ты видел сам. Никогда не думал, зачем он обучился?

— Нет, — ответил я. — Наверно, для максимального контроля?

Она отрицательно покачала головой.

— Это очень трогательная история. Ваша прошлая Иштар… Когда она была молодая, она чем-то походила на твою Геру. А Энлиль напоминал тебя. Оба недавно стали вампирами. И у них был смешной полудетский роман, совсем как у вас с Герой. Который точно так же ничем не успел кончиться. Потому что Великой Мыши срочно потребовалась новая голова.

— Не может быть, — сказал я.

— Может, — ответила Софи. — Покойная Иштар сама тебе об этом говорила. Намекала с предельной ясностью. Только ты ничего не понял.

Я напряг память.

— Подожди… Это когда я спускался в Хартланд во второй раз? Она сказала, что у Энлиля была похожая на Геру подруга. И до кровати у них так и не дошло. А потом сострила про черную мамбу — есть такая жутко ядовитая змея. Мол, если не просить, чтобы она тебя укусила, можно долгие годы наслаждаться ее теплотой… Я думал, она просто советует мне быть осторожнее с Герой… Ты хочешь сказать, подругой Энлиля была она сама?

Софи кивнула.

— Это настоящая вампирическая love story, — сказала она. — Невероятно красивая. Но ее не афишируют. А я считаю, зря…

— Так что за история? — спросил я.

— Когда Иштар стала Великой Мышью, она сначала думала, что потеряла Энлиля навсегда. Во всяком случае, в качестве любовника. Потому что у нее больше не было тела.

— Логично, — сказал я, просто чтобы не молчать.

— Но потом она укусила тогдашнего вампирского старшину Кроноса и узнала много нового. Она узнала про undead. Про простых и про великих.

— А чем они отличаются?

— Простые undead получают доступ к миру теней, оставаясь при этом живыми. Они могут входить с анимограммами в контакт, и все. А вот вампиресса, которая становится Великой Мышью — уже великая undead.