Она ждала предложений о работе в команде, выборы, выборы маячили впереди — шутка ли!.. Стартовый пистолет выстрелил, крысиная гонка началась, надо только угадать — сделать правильные ставки. Инна была уверена, что Якушев уже все угадал и тем не менее вызов все-таки принял, потому что кусок-то больно лакомый.
Такой лакомый и такой огромный, что кто проглотит, тот и станет «водить», как в детской игре, а дальше уж как выпадет, ведь и президентское кресло где-то стоит, и возле него тоже все время играют в «Кто лишний»!
— Повод придумаем, — говорил между тем Якушев, — ты придумай покрасивее. Может, дни телевидения или неделя искусств. И займись сама, Инна Васильевна. Чтоб всякие знаменитости из Москвы, чтобы подготовка хорошая, то-се. Глядишь, и отойдет народец от потрясений, поуспокоится.
— А он… волнуется? — уточнила Инна.
— Кто волнуется? — не понял Якушев.
— Народец?
— Ты, Инна Васильевна, не иронизируй, — сказал Якушев миролюбиво. — Хороший праздник — дело непростое, а нам сейчас праздник больше всего нужен.
Инна так до конца и не поняла, почему именно сейчас праздник нужен больше всего.
— Только денег в бюджете мало. Кое-что отпустим, конечно, а остальные тебе придется самой искать.
— Где искать?
— Олигархов потрясти, бизнесменов. Кто сейчас особенно заинтересован, чтобы у дел остаться? У тех и попроси, вряд ли они откажут.
Это был известный прием власти — просить денег у бизнеса. Иногда бизнес деньги давал, под какие-нибудь обещания или гарантии, чаще всего нет. Однако Инна прекрасно понимала, что предстоящие выборы намного лучше обещаний или гарантий.
Сегодня мы даем денег на «праздник для народа», хотя прекрасно понимаем, что на праздник пойдет хорошо если десятая часть, а остальное вы разложите по собственным карманам.
Завтра вы побеждаете на выборах — в том числе и на наши деньги! — и дарите нам пару нефтяных месторождений, лицензию на вывоз леса, золотые прииски и еще что-нибудь легонькое, например ликерный заводик.
Чем не соглашение?
— И не тяни особенно, Инна Васильевна. Хорошо бы все провести в первую неделю декабря, так сказать, встретить русскую зиму по народному обычаю.
— Если по обычаю, то ее провожают, а не встречают. Народу от зимы никакой радости нет.
— Вот именно, — подхватил Якушев. — А мы с тобой должны народ порадовать! И наверху одобрили, так что действуй.
И опять ни слова о работе, о команде, о больших делах, которые маячили впереди.
Мог или не мог Якушев знать о вчерашнем судьбоносном визите к ней Александра Петровича, новоявленного кандидата в губернаторы?.. Если мог, тогда понятно, почему он так старается от нее избавиться, сплавить на подготовку какого-то праздника, который ни за каким чертом никому не нужен, и ни слова не говорит о будущей работе. Если нет, тогда весь разговор — от первого до последнего слова — какая-то чепуха, ерунда и есть что-то, чего Якушев очень боится, и это «что-то» связано с ней, с Инной. Потому он и хлопочет, чтоб она занялась чем-нибудь бессмысленным, но требующим непрерывных усилий.
Вчера по дороге с кладбища, когда Якушев ей звонил, никакого Александра Петровича не было на горизонте, а встреча тем не менее была назначена. Это значит, что Якушев все придумал заранее, давно. А это, в свою очередь, значит… Что? Что это значит?
— Мы на тебя надеемся, — заявил Якушев довольным голосом, не уточняя, кто эти самые «мы». — Приступай. Докладывать будешь лично мне. Деньги перечислим, думаю, тут ни у кого возражений не возникнет.
У Инны уже возникла целая куча возражений, но за годы работы «начальником» она усвоила, что все свои возражения надо сначала тщательно просчитать и выверить, иначе никто и никогда не станет тебя слушать.
— План когда будет готов, покажешь мне, я посмотрю и подпишу. Да, Инна Васильна, и повод… — на столе перед ним зазвонил телефон, и Инна, которая все время ждала именно этого, стиснула в кулаке карандаш, чувствуя ладонью его гладкие грани, — повод ты придумай… позабористей, так чтобы все — у-ух! Слушаю, Якушев.
Он слушал всего несколько секунд. Потом положил трубку и посмотрел на Инну. Глаза у него стали испуганные, как у маленького мальчика во время грозы, и лоб вдруг заблестел.
— Господи Иисусе, — выговорил он. Инна крепче стиснула карандаш. — Любовь Ивановна… умерла.
Он еще посидел, потом неловко вылез из-за стола и побежал по кабинету, по которому следовало ходить важно, значительно, неторопливо, и оттого бегущий выглядел дико и страшно, как будто началась война.
— Сергей Ильич!..
— Потом, все потом! Видишь, беда за бедой…
* * *
К обеду неопределенные слухи и догадки, сгущавшиеся в курилках и кабинетах, оформились и приобрели статус «официального сообщения». Сообщение передали в местных новостях. Инна, ни на минуту не выключавшая телевизор в своем кабинете, прибавила громкость, увидев красную надпись на экране.
Экстренный выпуск.
В дверь сунулся помощник.
— Инна Васильевна, новости.
— Да, Юра, я вижу.
Лучше бы ей не видеть.
Растерянная и от растерянности еще более непрофессиональная, чем обычно, дикторша сдавленным голосом прочитала сообщение о том, что сегодня утром Любовь Ивановна Мухина умерла от сердечного приступа на руках у родных и близких. Следом за ведущей появился главный врач края и на очень медицинском языке объяснил, что губернаторская вдова страдала сердцем много лет, и утром случился обширный инфаркт, и стабилизировать состояние не удалось, и вдова скончалась, и мы все скорбим вместе с семьей. Ужасное несчастье.
На этом экстренный выпуск закончился, и как ни в чем не бывало продолжилось незамысловатое кинцо. Инна взялась рукой за лоб.
Значит, сердечный приступ и обширный инфаркт на руках у родных и близких.
Ты прессу попридержи, Инна Васильевна. Никаких расследований нам не надо. Праздник для народа надо, а расследований чтобы не было!..
Их и не будет. Разве можно расследовать сердечный приступ? С похоронами что-нибудь придумают — закрытый гроб, к примеру. Или увезут подальше, «на родину», скажут, что такова последняя воля покойной. Никто и никогда не узнает про черную дыру в виске, через которую раз — и улетучилась жизнь, словно ее и не было. Никто и. никогда не узнает, зачем она пошла в комнату, что хотела отдать Инне. Вернее, не хотела, а должна была отдать, потому что так велел ей покойный муж!..
Сердцу было холодно и тяжело, оно ворочалось, словно гиря.
— Можно, Инна Васильевна?
— Входите, Юра.
Помощник вошел и не сел на свое обычное место, а остался стоять посреди кабинета.
— Инна Васильевна, вы… слышали?