Газеты пропали, зато остались фамилии — «Грмва», к примеру, да еще Зинаида к тому же.
Значит, прав Осип, и его «ребята» тоже правы — все дело в Ястребове Александре Петровиче. Он затеял это.
Странно только, что он сам пришел за газетами, не прислал никого, кто мог бы с холодной точностью выстрелить ей в висок и спокойно собрать их, деловито переступая через ее мертвую руку или ногу. Впрочем, вполне возможно, что он слегка сентиментален — утирает слезу, когда смотрит по телевизору кинофильм «Офицеры», и в задумчивой грусти выпивает полбутылки виски, когда расстается с любовницей. Не потому, что хочется напиться, а потому, что «так положено» — печалиться тяжелой мужской печалью и тосковать тяжелой мужской тоской. Вполне возможно, что ему стало жаль ее убивать — выстрелом в голову, — все-таки он спал с ней, и все такое! Он решил еще раз переспать и забрать то, что по случайности оказалось у нее и чего она не должна была видеть.
Как же это его киллер недоглядел, не разобрал, что газеты из дома губернаторского сына тоже надо забрать! Прошел мимо Инны, сидевшей на кухне, спрятался в комнате, дождался Любовь Ивановны и убил ее, а на то, что лежало на столе, не посмотрел.
Инна обеими руками разглаживала у себя на колене шершавый листок в дырках от шариковой ручки. Ее тошнило, хотелось закрыть глаза, но, когда она их закрывала, начинало тошнить еще сильнее.
Она полжизни бы отдала за то, чтобы он был ни при чем.
«Ни при чем, — протикали кабинетные часы, — ни причем».
Вот интересно, половина ее жизни — это сколько?..
Да, да, лучше, чем кому бы то ни было, ей известно, что в олигархи не выходят божьи агнцы. Да, да, ей известно, что «все крупные состояния нажиты нечестным путем», это всем известно. И ей известно: для того чтобы сделать карьеру — и деньги! — нужно идти напролом, по головам, и очень повезет, если не придется идти по трупам!
И — да, ей известно, что «политика — грязное дело». Все тот же опечаленный комментатор, глядя поверх очков, не раз сообщал об этом телезрителям. Инна, в отличие от телезрителей, догадывалась об этом и без него. В конце концов, она сделала карьеру именно в политике и старалась изо всех сил, чтобы ее карьера была не слишком «грязной», и преуспела в этом — что бы там про нее ни писали, а писали много разного.
И — нет, она никогда не слышала, чтобы кандидат в губернаторы, посоветовавшись с премьером, нанял бы киллеров, для того чтобы устранить действующего губернатора и усесться на его место.
Впрочем, все когда-то делается впервые. Она закрыла глаза и несколько раз подряд сильно сглотнула — ее опять затошнило.
Как-то Тенгиз Абашидзе, политик, промышленник, владелец всего на свете и по совместительству простой русский олигарх, сказал ей: все, что требует сверхсложных ходов и объяснений, скорее всего неправильно.
Когда милая барышня говорит чрезвычайно осведомленным голосом, что вице-президента компании «Крус-Ойл» похитили, для того чтобы американские инвесторы на токийской бирже в ту же минуту продали бы акции иракского нефтяного завода, что неизменно повлечет за собой срочное заседание ОПЕК, на котором Саудовской Аравией будет поставлен вопрос о размораживании ближневосточных месторождений, что, в свою очередь, послужит причиной обвала индекса Доу-Джонса и внебиржевой торговой системы НАСДАК, а это прямым ходом отразится на интеллектуальной собственности, вследствие чего производство мобильных телефонов снизится и вышеупомянутая компания «Крус-Ойл» сможет купить по дешевке несколько акций «МТС» или «Билайн», — это означает, что барышня скорее всего фантазирует от души, а заодно демонстрирует желающим знание терминологии. Намного вероятней, что бедолагу вице-президента умыкнули свои или он к любовнице поехал — невмоготу стало!
Инна была согласна с Абашидзе.
Застрелить губернатора и его жену — не самый близкий путь на трон. Если об этом станет кому-нибудь известно, гораздо более близким окажется путь на нары. «Политические противники» об этом позаботятся. Вряд ли Ястребов этого не понимает. Если все это затеял он сам, между ним и исполнителями должна быть дистанция размером во вселенную — чтоб никто не догадался.
И все-таки он зачем-то забрал газеты, и Инна обо всем догадалась.
Значит, ей следующей лежать с маленькой черной дыркой в виске, с посиневшим застывшим лицом, смятой щекой на кисельной розе.
Значит или не значит?..
Он ушел, и следом за ним придет киллер.
Да ли нет? Нет или да?
Они целовались самозабвенными студенческими поцелуями, трогали и узнавали друг друга, и никому и ничего не были должны, и смеялись друг над другом, и стеснялись, и молчали, и трудно дышали, и старались дышать потише — для приличия, — и один раз он назвал ее Инкой, низким, тяжелым, сдавленным голосом.
Он показался ей очень… нормальным. Человечным. Простым. Гораздо более простым и человечным, чем ее бывший муж с его склонностью к истерии и вечным неудовольствием, — она все время чувствовала, что не угодила, что он ждет от нее чего-то большего, а она, черт возьми, опять подвела!
Кроме того, ее трудно было поразить… регалиями. Она никогда, ничего и никого не боялась, у нее получалось общаться на равных с вице-премьерами, владельцами нефтяных скважин, домов высокой моды, студентами, хоккеистами, журналистами. Она ничего не делала для этого специально — так само выходило. Потому инстинкт самосохранения и подвел ее, когда она в эфире ловко и изящно расправилась с Ястребовым — его она тоже не боялась нисколько, и ей показалось, что он озадачен этим, заинтригован, изумлен. Привык, наверное, в своих верхах к тому, что все вокруг падают замертво от одной только мысли о том, что Александр Петрович будет недоволен. Может, от изумления, а может, еще от чего-то он непозволительно расслабился, и она решила, что он… нормальный.
Ошиблась. Конечно, ошиблась.
И все же она отдала бы половину своей жизни — знать бы, сколько это! — за то, чтобы он был ни при чем.
А он забрал у нее газеты, на которых мухинские закорючки сплетались в фамилию Селиверстова.
Газеты забрал, но остался листок с фамилиями.
В кабинете у Инны всегда висела картиночка из какого-то журнала, много раз переснятая на ксероксе. На картиночке была цапля, а изо рта у нее свешивалась жаба, которая, находясь, прямо скажем, в сложном положении, тем не менее пыталась цаплю душить. Под картиночкой была надпись: «Never give up!»
«Никогда не сдавайся!» — призывала Инну полупроглоченная цаплей жаба.
— Да я и не собираюсь, — пробормотала Инна, словно оправдываясь перед жабой-оптимисткой.
Листочек так листочек. В конце концов, именно он самое ценное, потому что никакой другой информации, кроме журналистских фамилий, она в этих газетах так и не нашла.
В кабинет идти не хотелось, и она пристроилась на лестнице рядом с Джиной.
«Хоть бы рыбы дала, — с презрением и некоторой печалью сказала ей Джина. — Ну что такое, в самом деле! Приехала, ни слова не сказала, пустила в дом невесть кого! А радость общения с нами? Что тебе важнее, в конце-то концов, — мы или твои глупые дела и твои еще более глупые гости?»