— Ну, конечно, вы, — уверила Инна и погладила Джину по голове. Та увернулась — она терпеть не могла, когда ее трогали просто так, без ее согласия.
Если все дело в фамилиях — а ей ничего не оставалось, как исходить именно из этого, — значит, в них должна быть какая-то система. Что-то, что увидел Мухин и хотел, чтобы увидела она. Что это может быть за система?
Она долго читала фамилии — на первый взгляд никакой системы не было. Тогда, вспомнив про инициалы, от которых происходило большинство псевдонимов, она решила их выписать, и побежала в кабинет, и долго копалась в ручках и швыряла их, пытаясь отыскать пишущую, нашла и стала торопливо записывать.
Инициалов оказалось много.
Петр Валеев. Юля Фефер. Дуняша Простоквашина. Михаил Пискарев — суть Маша Плещеева. Зинаида Громова. Зейнара Гулина. Захар Горячев.
Пожалуй, больше всего было букв «ЗГ», и Инна даже застонала от досады, когда сообразила, что не записала названия газет, в которых были статьи с этими инициалами. Просмотрев до конца свой листочек в дырках от шариковой ручки, она поняла, что скорее всего эти инициалы встречались во всех собранных Мухиным газетах.
И что это значит?
А черт его знает. Это может означать все, что угодно.
К примеру, ничего.
Она отдала бы три четверти своей жизни — тоже неплохо было бы знать, сколько это! — чтобы Ястребов Александр Петрович вообще никогда не появлялся бы на ее горизонте. Чего лучше — печалилась бы о муже, поплакивала потихоньку, устраивала бы свою карьеру, организовывала «праздник для народа»!
Инна задумчиво потерла в пальцах хрусткий листок.
С этим праздником для народа тоже все было зыбко, неопределенно и странно. Зачем Якушев вывел ее из игры? Сначала позвонил и вызвал в Белоярск, а потом спешно организовал ей совершенно дурацкое задание, глупое до невозможности? Да еще как организовал — в девять часов утра, на другой день после похорон Мухина, до отъезда московского начальства, как будто идея праздника не могла подождать денек-другой, пока не улягутся страсти!
Вот вам и Зейнара Гулина!..
Джина на верхней ступеньке повела ушами, дернула хвостом и подтянула лапы.
— Ты что? — рассеянно спросила Инна и оглянулась.
Джина настороженными желтыми глазами смотрела на нее.
— Что?..
Какой-то приглушенный шум потряс и парализовал ее, как прикосновение к виску холодного пистолетного дула, пахнущего смертью и ружейным маслом.
Шумели на крыльце, очень близко.
Ну, вот и все. Пришли ее убивать — как быстро. Она не думала, что так быстро.
Джина потянулась и стала грациозно спускаться по лестнице. Инна проводила глазами изящную спину.
Кошки останутся сиротами. Осип останется сиротой. Свекровь останется сиротой — надо было в последний приезд в Москву оставить ей кошек, как же она не догадалась!..
На крыльце затопали, а потом раздался звонок.
Инна судорожно выдохнула.
Киллер не стал бы звонить. Точно не стал бы. Он не стал бы звонить и шуметь на крыльце.
Или… стал бы?
Снова позвонили, и Джина снизу посмотрела на хозяйку вопросительно — ты что? Не слышишь? К тебе опять гости пожаловали! Не дом, право слово, а проходной двор.
Нет, киллер не стал бы звонить.
Инна скатилась с лестницы, сжимая в кулаке заветный листок, и остановилась в некотором отдалении от дверей.
— Кто там?!
— Инна Васильевна!..
Голос как будто знакомый и в то же время…
— Кто это?!
— Инна Васильевна, это Глеб Звоницкий. Господи, какой еще Глеб?..
В следующую секунду рассудок вернулся к ней так же внезапно, как и покинул. Она бросилась к дверям и распахнула их одну за другой.
На крыльце топталось много народу, по крайней мере ей так показалось с испугу.
— Глеб?!.
— Я. Вы меня не узнали?..
Конечно, она его узнала. Как она могла его не узнать! Но за спиной у него был еще кто-то.
Огромная тень надвинулась на нее, Глеб посторонился, пропуская кого-то, и в желтом круге фонаря, раскачивающегося на своих цепях, Инна с изумлением и ужасом узнала… губернаторскую дочь.
* * *
— Что происходит?
— Инна Васильевна, я вам сейчас все…
Катя вышла из-за спины Глеба и сказала очень вежливо:
— Дело в том, что мне никак нельзя домой. Я попросила Глеба Петровича куда-нибудь меня отвезти, и он привез к вам. Я прошу прощения за беспокойство.
— Ничего-ничего, — пробормотала ошарашенная Инна и спохватилась: — Проходите, пожалуйста!..
Первой зашла Катя и остановилась, с любопытством глядя по сторонам.
— Знаете, у вас совершенно так же, как у нас, — сообщила она и тряхнула непокрытой головой, — только вот тут у нас шкафчик, а там еще одна дверь.
— Да, — согласилась Инна и за Катиной спиной вопросительно кивнула Звоницкому. Тот пожал плечами и скорчил неопределенную гримасу.
Катя нагнулась, расстегнула ботинки и стащила их один за другим.
— У вас так тепло. — Она улыбнулась. — На улице… мороз.
— Да, холодно сегодня.
Инна смотрела на ее ноги. Колготки порвались, и красный наивный большой палец торчал из черного нейлона. Губернаторская дочь ничего не замечала.
Инна пошарила на обувной полке, смутно сожалея, что у нее нет уютных меховых тапочек с собачьими мордами. Кажется, когда-то она о них уже грустила.
— Катя, наденьте. Если у вас замерзли ноги, я могу проводить вас в ванную. Вы погреетесь.
— Не нужно, спасибо, — живо отозвалась Катя. — Я бы чаю выпила.
— Ну конечно. — Инне не нравился ее тон, не нравился ее вид, не нравилось, что она вообще оказалась у нее в доме — это словно еще приближало к ней беду, и без того очень близкую!
Она ушла на кухню, поставила чайник и оглянулась, заслышав шаги.
— Глеб, откуда ты ее взял?
— Я взял ее под своим забором, — он быстро оглянулся и снова посмотрел на Инну. — Ока сказала, что ушла из дома и что она не может туда вернуться потому, что ее убьют.
— Что?! — вскрикнула Инна и тоже посмотрела в коридор.
Катя где-то далеко говорила нежно:
— Киска. Хорошая киска. Красивая, умная.
— Инна Васильевна, за ней действительно кто-то шел.
— Кто шел?
— Не знаю. Я видел только, что на улице кто-то стоял, когда я выезжал. Я на всякий пожарный по городу малость покатался, прежде чем сюда приехал.