– Было бы много, мы бы их увидели, княже! Дымы от костров за лесом поднимались бы, сменных сотен больше бы выходило, лагерей поставили бы три, а не един, – продолжал горячиться татарин.
– Думать над сим надобно, Яндыз. Крепко подумать.
– Думать некогда, княже! Завтра они засыплют ров, подведут пороки и начнут ломать стены. Караульные сказывали, еще семь наконечников для таранов видели. Стало быть, в восьми местах ломать станут. И ворота, и стены.
– У Москвы, слава богу, стены крепкие, – перекрестился Василий. – Быстро не сломаешь.
– Ничто не вечно, княже. Коли тараны не остановить – рано или поздно, но любые стены рухнут.
– Думать надобно, Яндыз, – великий князь тяжело поднялся из кресла. – Спешка нужна только при ловле блох. Пусть пушки стреляют чаще! Я вижу, только от них польза и есть.
Однако же, несмотря на все старания приставленного к стволам наряда, новгородцы, подобно муравьям, набегали волна за волной, не жалея живота своего, и бросали, бросали в Неглинную мешки, к вечеру заполнив ее до берегов – хотя во многих местах вода и продолжала перекатываться через стремительно выросшее препятствие.
А в вечерних сумерках, когда работать стало уже невозможно, караульные Боровицкой, Колымажной и Конюшенной башен еще долго наблюдали огни в лагере новгородского войска и слышали пьяные голоса гуляющих врагов…
Боярскую думу великий князь собрал на рассвете, когда боли в ногах не так досаждали и не отвлекали от мыслей. Собрал в посольских палатах, торжественных и вмещающих куда более бояр, нежели прочие горницы и светлицы. Василий Дмитриевич желал выслушать как можно больше мнений, опасаясь упустить то, что поможет вызволить Москву из тяжелого положения, в котором она оказалась. Желательно – не умаляя его чести и достоинства и не втравливая правителя в долгие и утомительные ратные походы.
А более того, желал он увидеть лица бояр и князей, на которых опирался в управлении обширными московскими владениями.
Как назло, усаживаясь на трон, Василий неловко повернул ступню – и тут же острая волна боли прокатилась от голеней вверх, по коленям и бедрам, опоясав живот, словно раскаленными углями. Князь невольно вскрикнул и зажмурился, откинув голову назад.
Софья тут же успокаивающе положила ладонь на руку мужа. Пальцы ее были холодными и белыми, словно княгиня долго держала их в принесенной с ледника крынке с молоком. Но оставались при том совсем не влажными – сухими и слегка шершавыми.
Вроде бы пустяк – но князю и вправду стало чуть легче. Он повернул голову к сидящей слева супруге, чуть заметно улыбнулся. Женщина ответила такой же легкой улыбкой и убрала ладонь. Василий Дмитриевич немного выждал, давая обжигающей боли стать просто горячей и скатиться обратно вниз, к самому полу, наконец кивнул. Боярин Возрин вскинул посох, жахнул им об пол и провозгласил:
– Тихо! Князь молвить желает!
Собравшиеся тут же замолчали, почтительно склонили головы.
– Много тут сказывать нечего, – пригладив окладистую бороду, негромко сказал Василий. – Сами все знаете, как новгородцы нежданно город обложили. Никто о напасти той не ведал, никто бояр окрестных исполчить не успел, гонцов князьям верным отослать с призывом о подмоге тоже не получилось. Тут не то что вестника снарядить, письма написать никто не успел. Ныне же дороги все, что из Москвы идут, ворогами загорожены. Посему совета хочу спросить у вас, православные: как нам справиться с бедой нагрянувшей? Как избавиться от осады новгородской и рать собрать для разгона ворога жестокого?
Правитель Московского княжества говорил так, словно исполчить бояр и разослать гонцов должен был кто-то другой, а не он сам. И словно не он сам прозевал нападение опасного северного соседа. Однако поправить великого князя никто не посмел. Собравшиеся зашевелились, думая, что ответить.
– По воде гонцов отправить можно! – наконец решился на ответ боярин Черемин, светлоглазый и седобородый, несмотря на молодость. – Купцы почти все, знамо, как осада началась, так ладьи все свои и ушкуи от причалов увели, сбежали по реке от опасностей. Однако же лодок малых осталось в избытке. И рыбацких, и торговых, и горожан лодки. Не токмо весельные есть, но и с парусом. Уйдут они легко от татей новгородских. В Коломне гонцы в седло пересядут да с грамотами тревожными умчатся.
– Ночью в темноте вестников можно выпустить, – предложил боярин Друзин. – Проберутся тайно меж дорог, а опосля в усадьбы боярские пойдут.
– На лодке до деревни ближайшей доплыть, там коня взять покрепче да с грамотой ополчение поднимать! – дополнил его боярин Годовалов.
– К князю Витовту посольство отправить, – как-то незаметно забыв об осаде, высказался князь Ефим Вятский. – Пусть подсобит. Совместо с литвинами Новгород легко задавим!
– Коли Витовт вмешается, он сразу Псков себе в удел отрезать пожелает! – предупредил князь Нифонт.
– Князь Витовт ныне не помощник, – перебил его царевич Мамуд. – С крестоносцами Тевтонскими сеча у него страшная случилась. Вроде как и одолел ворога, да токмо половина рати литовской все едино полегла. Еще невесть чем кончится. Коли тевтонцы силы новые собрать смогут, его, может статься, еще и укрывать от беды понадобится.
– В Орду послов отправить! – предложил другой выход кто-то из бояр дальше в толпе.
– Орда зараз выход потребует, дань за десять лет! Да и неведомо ныне, кто там в ханах сидит, – возразил князь Гедимин. – Вроде как зарезали Булата, и Бунчук на его месте обосновался. А иные сказывают, что Зелени-Салтан. А иные вещают, Булата живым видели, и он ворогов своих карает. Замятня там, в Орде. Да еще и Чанибек в порубежье сторонников скликает, вернуться грозит. Нет, не поможет Орда. Самой ей подмога потребна.
– Так и Витовт тоже о поддержке молит!
Василий Дмитриевич, не вмешиваясь в ставший бессмысленным спор своей «премудрой» думы, скользил взглядом от лица к лицу, с тоской вспоминая столь верного и разумного воеводу Афанасия, и пытался понять, на кого из всех этих слуг ему можно так же надежно опереться?
Князь Гедимин? Бежал от гнева Витовтова, ибо господина своего пытался с Ордой рассорить по наущению тевтонскому, да слуги собственные его письма князю литовскому и продали. Чудом палача избежал – коего, по совести, и заслуживал. Боярин Вармалеев из Литвы убег, потому как родичи на жизнь его покушались. Однако же те, о выдаче прося, сказывали, будто это он сам старшего брата отравить пытался. Длинноносый боярин Микосин из Литвы в Москве скрылся после того, как под юбку княжне знатной забраться ухитрился. Вроде как на поединок его родичи девы опозоренной вызвали, ан ловелас предпочел шкурой не рисковать. И что это после всего сотворенного за воеводы?
Впрочем, царевичи татарские выглядели ничем не лучше. Ногаец Мамуд на брата ради места ханского пошел – да бит оказался жестоко куда меньшими силами и бежал с позором. Безусый татарин Алымбай за право стать баскунчакским беем даже не боролся, Исмета и Кабиса просто чуть не зарезали более удачливые соперники…